Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

Сидели долго. Посланец Ахмадшаха, все-таки пивший коньяк, да и водкой тоже не пренебрегавший (перед кем здесь в праведника-то изображать), вспомнил о добрых старых временах. Тепло было у Миронова. «Правильно и нравственно», как тот формулировал. Так же тепло, но в то же время и непривычно, и странно было Ларионову, оказавшемуся случайным пальцем судьбы, пожелавшей вновь свести двух разведчиков. А разведчики, считал Ларионов, – это люди не пустые, они знают, как на самом деле и что почем. Вот для чего встреча. Она как стежок хирургической нитки, чтобы стянуть ткань времени, казавшуюся трагически, непоправимо рассеченной на разные судьбы. Да, были враги, были друзья, были идеи… Это правильно, что все вернулось на круги своя, потому что не была прожита до конца, потому что не выгорела изнутри, а лишь была притушена та их «афганская» история. Не зря, не зря бежал к телефону. Интуиция – она и в старости интуиция…

– Да ты, Иван, еще не знаешь всей цены, всей цены твоей интуиции, – подгонял Миронов, разливая по рюмочкам. Близился вечер, а взаимное изумление угомонить так и не удавалось. Помимо судьбы Масуда, крепости южных границ, помимо рвавшихся в Европу взрывников Назари, Андреича беспокоила зримая конечность закуски по сравнению с безбрежностью интуиции. Ларионов уже ходил раз за коньяком и рыбкой, но в расчете материи, видно, закралась у них ошибка. Миронов ощущал непосильную потребность скорее поделиться своей да ларионовской интуицией, а заодно и пополнить запасы склонной к иссяканию материи. Он позвонил Балашову.

– А надо? Зачем чужие? – осторожничал Карим-Курой, и его вяло поддерживал Ларионов, но Андрей Андреевич лишь махал рукой.

– Отстали. Отстали от времени. Ну, он-то понятно, у него война, в горы загнанный. Но ты-то что? «Итоги», поди, смотришь, «Вести»? У нас сейчас новый способ хранить секреты. Новый и единственный надежный. Секрет передается журналистам… Да, желтым, синим, красным, любым… А они из него лепят всякое. Небылицы, кто что. И им никто не верит. Ничто так не скрывает правду, как сама правда. Ха. А парень – парень о нас пишет. Пока так себе пишет, но о нас. Да, хочет правду. И немцы тут как раз, интересы – все, что нужно тебе, полковник. Привыкай, это Москва!

Как известно, Андрей Андреевич умел убеждать. Он рассказал Курому, что за Балашовым и его Логиновыми и Гайстами наверняка просматривается БНД, и уж их-то новый поворот, намечающийся в сценарии, во как заинтересует. Террористы через Россию в Германию – это не какая-то вшивая гуманитарка в Ингушетии. Назари – это не «Хьюман Сенчури». Назари – это правильный мужчина, он научит уважать специалистов. Научит Запад мудрости бойца Прикаспийского военного округа товарища Сухова. Все важные люди будут при работе, и там и здесь!

– «Хьюман Сенчури»? А кто занимается «Хьюман Сенчури»? – насторожился афганец, вспомнивший об Аптекаре. Пожалуй, совпадений на сегодняшний день ему хватило сполна. И еще одна неслучайность обеспокоила полковника: в восемьдесят девятом именно с Мироновым он со стороны Ахмадшаха занимался условиями безопасного вывода 40-й армии. Так вот: от военных были тогда с ним люди Большого Ингуша, оттого и связь у Масуда с ним давняя. Оттого и «Хьюман Сенчури». Вот клубок тогда навязали, накрутили! Что, опять случайность? Или Андрей Андреич с Большим Ингушом, как русские говорят, в одной упряжке скачут? Говорили ведь, что у них тут Афганистан людей накрепко повязал, что делятся они теперь на два лагеря – кто там был и кто не был. Хоть и говорят, что теперь Афган – дело прошлое…

– Да, с этим «Сенчури» очень у нас непонятно. Люди иностранные пропали. Швейцарский гражданин, не желающий нашим чеченцам помогать… Ну ничего, вспомнят еще.

К приходу Балашова речь хозяина и его гостей утратила простую логико-семантическую структурность, но менее понятной от этого для собеседников не стала. Можно сказать, они только и пообвыклись друг с другом, только и начали «говорить по понятиям». От смысла к смыслу.

– Это он о нас. Мы его продвинем. Можем, потому что обладаем, – представил Игоря Андрей Андреич, принимая принесенный провиант.

– Наш «Хьюман», – кивнул вошедшему Ларионов. Он чувствовал уже себя, как дома. Устал он от оружия, от заложников, боевиков, не к ночи будь сказано. Программу «Время» бы поглядеть, да и по стопочке, для полировки. Без злоупотреблений. – Садитесь, товарищ Б. Вам, наверное, штрафную?.. Ну что, повторим? Андрей, повторение – мать учения.

– Повторение – мать заикания, а не учения. Вот, Игорь, тот самый наш резидент тогдашний в Кабуле. Фарсист. Из самых грамотных.

Балашов сразу же признал своего персонажа и чуду персонификации обрадовался невероятно. Он уже за это любил Ларионова, ну прямо почти такого, как он его и выписал. Надо же, привелось поручкаться с прототипом…

Единственное, что мешало Балашову раствориться в нереальном, но действительном, была насупившаяся черная гора, безмолвно, но шумно попивающая чай из огромной пиалы. Гора ощупывала его пристальными угольками.

– Логинов звонил. Рассказывал, как вы его выручили.

– Это я их выручил. Он ментам накрутил сперва руки, потом мозги. Хм. Контрразведка… А молодец, опять же оперативное мышление. Зря он только с немкой водит. Испортит его. Вот ему моя Настя…

– Андрей Андреич, Настя же для меня, – напомнил молодой писатель, но хозяин вовсе не спешил теперь с этим соглашаться.

– Настя – это Настя, – назидательно сказал он и разлил. – И за майора она не пойдет, а он – герои-ический. Враг мой по крови, друг потому что. Как мы с ними теперь. Геополитич՚ски.

Он вновь разлил.

– Кто есть Настя, кто такой Ло… Логинов? – подала густой голос гора. Слова, что камни, срывались с ее крутого склона.

– Сейчас все стали разведчиками. Куда ни плюнь – либо разведчик, либо контрразведчик. За пенсией пойдешь – в очереди одни разведчики, – сетовал Ларионов. – Все секреты уже продали американцам. А что те не взяли, то этим вашим… немцам. Бардак в стране, Карим, страшный бардак!

Поговорили о стране. Карим проявил интерес к Путину, а в остальном молчал, больше слушал оценки Миронова:

– Год-два, и лопнет. Потому что не может. Исчерпан ресурс. Запад еще не понимает. Но мы, как югославы. Мы выживем, потому что привыкли. А Европа потонет. Игла и ислам погубят ее. Игла и ислам, прости уж, Карим. А корни – у вас, в Кабуле, в Кандагаре.

– Один человек – сильнее мира. – Странно ясными вышли у афганца русские слова.

– Я понимаю. Но объективный процесс… Если Ахмадшаха ототрут в горы…

– Один человек – сильнее мира. Мы с вами проверяли и проверим. А ваш