Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

мере Робеспьером, и его братию, а потом еще час возили в автобусе по Москве, крепко озаботив людей, стоявших за спиной президента, вопросом, что же теперь делать с новыми, живыми да тепленькими избранниками народа.

Этого старому, еще не «общественному», а сугубо государственному «Вымпелу» не простили, спецы были переданы в подчинение МВД, откуда они и уволились почти в полном составе. Но, насколько знал внимательный Голубнов, на дно они не пошли и, не продаваясь открытому криминалу, проросли в различных серьезных структурах, государственных и частных, – способность этих «оперативных разведчиков» к прорастанию оказалась на редкость высокой, но, самое главное, за всеми их превращениями и новыми крышами не произошло расползания, сохранился общий модуль, причастность к обособленному, собственному материку. «Нам целый мир чужбина, Отечество нам…»

Голубнов слышал, что бывшие офицеры «Вымпела» составляют своего рода орден, самостоятельный и богатый не только умениями, но и связями. Власть их опасалась, оппозиция заигрывала. Их твердая, хоть и не сформулированная «государственническая» позиция (и при этом неясность их политических пристрастий и отсутствие особых личных привязанностей к нынешним госдеятелям) делала их соблазнительными и одновременно опасными для любой силы, желающей использовать «новых масонов» в своих целях. Личных целях, потому как других целей в верхушке, в элите, похоже, давно уже никто не преследовал. За это спецы презирали верхушку, и она чутко и болезненно воспринимала их брезгливое отношение. Спецы держали свое государство в памяти.

Были у спецов собственные государственные координаты, а за главная среди них – Афган. А главной нелюдью был Горбачев, заставивший их поступиться честью, бросить тех, кого защищали.

Голубнов и сам был такой, он сам, в одиночку, являл собой такой вот орден. Потому ответил снова согласием. Но… Он не мог направить к ним Курого, он не был вхож. Не был посвящен. Потому вспомнил о своем давнем знакомом – многоопытном и честном Ларионове. Порой старые связи куда полезнее новых.

Ларионов тоже не был совсем уж своим для людей из ордена. Для них никто сторонний не был до конца своим. Но Афганистан сблизил его с некоторыми из этих странных ребят, переживших вместе с ним свою мужскую зрелость, – об этом он рассказывал Голубнову. А девяносто третий год, положивший конец и ларионовской деятельности, создал дополнительный мостик, по которому теперь предстояло пройти Курому.

Логинов в отделении

Маша воспользовалась охлаждением отношений с Балашовым исключительно в производственных целях. «А могла бы и изменить. Дура. Дурак», – обращалась она то к самой себе, то к мнимому Игорю, по утрам с усмешкой оглядывая в зеркале свою упругую аккуратную грудь и ощупывая гладкие бедра. Затем поджимала губки и на время забывала о плотском ради мирского.

С немцами дело покатило под горку. Хиповый патлатый телевизионщик, сразу ставший для нее просто Штефаном, встретил ее в офисе с распростертыми объятиями – он был Маше неприятен, но необходимость терпеть его нежности она списала на рабочие расходы. С появлением в сценарии заложников, ФСБ, милиции немец стал на все согласен, по его лицу блуждала возбужденная улыбка даже тогда, когда он просил смету и банковские реквизиты группы.

– Ага, смету. По смете от вас пфеннига лишнего не оторвешь. Вы аванс, аванс выдавайте. С авансом потом проще решать. Чем дороже вначале уплачено, тем потом легче отстегивают, – торговалась Маша, и Штефан, что китайский болванчик, кивал головой:

– Ja, ja, конечно, аванс. Но залошники настоящие? А съемки на месте? Ja, ja, gut, gut. Sehr gut, Mascha. Десять тысяч марок. Аванс. Десять тысяч – это деньги. Сегодня большие деньги.

Он вроде как даже извинялся, уговаривая. Маша молчала и опять смотрела на себя со стороны: «Умница, девочка, умница».

– За десять тысяч залошника можно без эф-эс-бэ купить, – похохатывал жизнерадостный Штефан, прогибаясь в хлыстике спины и заглядывая Маше в глаза: – Oder?

«Через Одер. Хрен ты кого за четыре штуки гринов без ФСБ выкупишь. Наружу вообще в десять крат большие суммы называют. Цену на рынке живтовара держат».

– Сорок – пятьдесят тысяч стоит заложник. За обычные доллары, – просвещала телеменеджера Маша, – но о прейскуранте мы тоже расскажем. И Германия ахнет. Дайте десять тысяч долларов, не скупитесь и не пожалеете. Нам же милицию, нам же военных, нам же всех проплачивать!

– А говорили, что их нужно на водку! – искренне удивился светлоглазый Штефик и встряхнул косичкой-хвостиком.

– А водка что, бесплатный продукт?

Немец представил себе, сколько водки можно купить на десять тысяч, и сник.

– Так у нас и пьют во как! – притопнула каблучком маленькая Маша, и Штефан пал, аванс в двадцать тысяч марок был обещан. «Вот так, Игорек. Так вот все просто в нашей неинтеллектуальной жизни.

Маша спешила поделиться радостью, но Уты нигде не было, а у бездельника Балашова телефон отвечал отвратительными короткими гудками. «Трубку забыл положить, мой растяпа», – ласково помянула его добрая Маша, не зная того, что Игорю как раз позвонила Галя, словно уловившая слабину, образовавшуюся в его «женском магнитном поле». Зато Логинов был дома один, свободен и открыт Машиному порыву. «Еду!» – крикнул он, как мальчишка, и пустился в путь, в недорогой клуб «РВС», где поджидала его Маша.

– Роберт, миленький, – спросила она у хозяина клуба, высокого, холеного молодого человека с бледным до синевы лицом, – у тебя сегодня стриптиз будет?

– Не-а. Люда заболела. В пятницу всю ночь танцевала голая, а погоды видишь какие… Не июль. Как дети, ей-богу.

– Да, не июль. Люда – это длинная, с цепочкой на щиколотке?

Роберт задумался:

– Может, и с цепочкой. За всеми не уследишь… Народу приличного мало ходит. Ты приводи своих-то, интеллигентных. Цены у нас ведь божеские.

– Вот сейчас и придет.

– Муж твой тутошний?

– Нет, не муж. Знакомый. Культурный знакомый. Это хорошо, что стриптиза не будет. Он у тебя так себе, дилетантский.

– Ага. – Роберт рассеянно смотрел на огромную пальму в кадке, будто только что проросшую за Машиной спиной. Казалось, дерево вот-вот вышагнет из своего квадратного башмака.

– Ветеран Афганистана. Только из Чечни приехал.

– О-о, да таких у меня сколько хочешь. Вся охрана из таких, – разочарованно протянул Роберт и пошел за сцену, в гримерную, где переодевалась вечерняя смена официанток.

У Юрия Соколяка выросли уши. Он сидел за столиком один, пил пиво и пытался вслушиваться в разговор, проходивший между сидящей неподалеку красивой девушкой и его «объектом». Но музыка, черт ее раздери, играла, как нарочно, громко, да и речь у наблюдаемых была какая-то новая, будто нерусская. Не привык Соколяк к такой речи. «Жаль, что оперативной поддержки здесь не обеспечить. Все с колес, все с