Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

– Он хотел вам помочь. Я ведь говорила, что он собирался найти вам агента.

– Да, – сказал Перселл. – Я все еще просто ошарашен.

– Я хочу помочь. Если смогу. Не просто ради Джейка, ради вас самого. Я благодарна вам за помощь. Я еще раньше хотела это сказать. Может, у вас есть что-то, что вы хотели бы показать моему агенту? Ее зовут Матильда Солтер. Она…

– О, я знаю, – сказал он. – Я знаю, кто она. Всего лишь лучший литературный агент.

Да, Анна это знала. Всего лишь лучший литературный агент Джейка.

– Ну, хотя бы это я могу для вас сделать.

Перселл сидел и кивал. Затем ему принесли чизбургер, он откинулся на спинку, сосредоточившись на еде, и принялся жадно жевать, ненадолго превратившись в аллегорию голода, жадное чрево, и Анна увидела, какое он простецкое создание: всего лишь школьный учитель, который хотел – как и многие другие, бесконечно многие, – быть таким писателем, как Джейк или она сама, который ездил бы каждый божий день на работу мимо красивого книжного магазина и задавался вопросом, почему там нет его книги, на столиках возле входа, на полках «Читали и вам советуем» или «Находки месяца», рядом с книгами других людей, которые не были ни умней, ни достойней его. Вот и все. Просто очередной несостоявшийся писатель, такой же, как и множество других, которые держались молодцами, но не могли связать нескольких слов на странице, а если и могли, это оказывались не те слова или не в том порядке, или им не хватало элегантности, или же со словами было все в порядке, но не хватало такого неуловимого элемента, как уникальный голос. Или текст был что надо, но история – тривиальной, не выдающейся, или ее уже сто раз рассказывали, или она была недостаточно интересной, поэтому писателя оставляли с носом в офисе агента или издателя, или непосредственно в книжном, где ему выносил приговор главный судья – читатель. Существовало столько способов облажаться в этом деле, и столько человек это подтверждали. Судя по всему, Мартин Перселл был одним из них, а вовсе не ее тайным мучителем, которым она, поддавшись тревоге и страху, фактически избрала, назначила его. Анне было больно признавать это, но она наконец поняла, что ошибалась на его счет, что одного ее желания, чтобы этим троллем, этим обвинителем оказался Перселл, было недостаточно. Все говорило о том, что Мартин Перселл смирился со своими писательскими неудачами, засунул их куда подальше вместе с недописанными вещами и жил своей жизнью. Он не испытывал черной зависти ни к Джейку, ни к ней. Кем бы ни был тот человек – тот, кто оставил свою визитку в книжном в Денвере, тот, кто посылал ей и родителям Джейка злорадные письма, – это был не школьный учитель в зеленом галстуке и пуховике, не куратор по робототехнике, который сидел перед ней, уминая свой чизбургер. Она зря тратила время, зря проделала весь этот путь, вернувшись с риском для себя в свой родной штат. Ей ужасно захотелось отделаться от Перселла и покинуть этот ресторан, эту гостиницу и всю эту пакостную дыру, которой был для нее и всегда будет Вермонт.

Перед ней стоял заказанный салат, но она к нему не притронулась. Выглядел он на редкость уныло – айсберг с сушеной клюквой и, как ни странно, посыпанный кедровыми орешками, заправленный чем-то бежевым, по консистенции похожим на тапиоковый пудинг. Она взяла вилку.

– Что ж, – сказал Перселл, – я хотел бы поговорить с вами еще кое о чем. Точнее, кое о ком.

Анна посмотрела на него.

– М-м?

– Просто… Я вам, разумеется, благодарен лично за себя, но я тут подумал еще об одном писателе, которому можно было бы помочь. Ну… помочь, – он вздохнул. – Вообще-то, ему уже не поможешь. Но он был писателем.

– Мартин, – сказала Анна, – я не совсем вас понимаю. Вы говорите о ком-то, кто не подал заявку на антологию?

– Я говорю о студенте, который умер, – сказал Мартин.

Он взял свой недопитый бокал вина и стал нервозно покручивать в ладонях. Влажных ладонях, как отметила Анна. От этой влаги, налипавшей на бокал с обоих боков, ее замутило. Или, возможно, оттого, что в разговор вступил Эван? Словно присел к ним за столик.

– Окей, – сказала она.

– Его звали Эван Паркер. Кто-нибудь говорил с вами об Эване?

Она покачала головой.

– Вы единственный человек, с кем я работаю.

– Да, но мне интересно, не вспоминал ли кто-нибудь его, возможно, в ходе вашего общения?

«С какой стати?» – подумала она.

Любого писателя Рипли заботила прежде всего (и исключительно) перспектива собственной публикации.

– Нет. Никто. А что? – спросила она. – Он был самым талантливым писателем в классе? Или что?

Перселл пожал плечами. Разделавшись с большей частью чизбургера, он сделал паузу, и Анна внутренне подобралась. Не теряя времени, она подлила ему вина.

– Возможно, что и был. Опять же, меня не было в его классе, но, судя по тому, с чем мы имеем дело, это очень возможно. Особенно учитывая, что он умер вскоре после курсов. Всего через пару месяцев. И знаете, когда такое происходит, это оставляет сильное впечатление.

– Ну, может быть, для вас, – сказала Анна ровно. – Но больше никто не упоминал этого… Вы сказали, Эвана?

– Эван. Паркер. Он писал роман.

Анна откинулась на спинку дивана. Она хотела показаться заинтересованной, но не слишком.

– И вы читали этот роман?

Она с удивлением увидела, что он пожал плечами.

– Нет, он мне его не показывал. Дело было в том, как он говорил о писательстве, о своем творчестве. Он относился действительно всерьез к тому, чем занимался. Он определенно не бросал слова на ветер, понимаете? Думаю, он мог бы стать настоящим писателем.

«Так уж и настоящим?» Анна этого не сказала, но не стала скрывать своего скептицизма.

– По крайней мере, лучшим из тех, кого выпустил – мог бы выпустить – Рипли.

«Так себе стандарт». Этого она также не сказала.

– Вот в чем трагизм произошедшего. В том, что он умер почти сразу после курсов.

– Вы, конечно, очень скромничаете, – сказала Анна осторожно. – Вы ведь знаете, как высоко Джейк оценивал ваше творчество.

– Я этим очень польщен, само собой. Но да. Очень может быть, что он был лучше меня.

– Но о чем же, собственно, его роман? То есть что там за сюжет?

– Опять же, он мне не рассказывал, – сказал Перселл. – Но я могу сказать вам, чего там точно не было. Там не было спелых дынек. Не было