Человек с клеймом - Джоан Роулинг

Страйк, почесывая подбородок. – Ладно, если Пауэлл не перезвонит, нам стоит переговорить с Уайтхедами, если сможем их найти. Если они действительно считают, что Пауэлл повредил машину, у них был мотив, так что это нужно исключить. Кроме того, у нас есть родимое пятно на спине Пауэлла. Крест Салема был вырезан на теле, чтобы скрыть отличительную отметину?

– А уши, глаза и руки они отрезали ради забавы?

– Ты забываешь про пенис, – сказал Страйк, что было не так; Робин не забыла. – Проблема в том, что можно было бы утверждать, что труп изувечили, чтобы скрыть любого из наших возможных Райтов.

Оба пили безалкогольные напитки, глядя на реку "Северн", а не друг на друга. Робин гадала, когда же она расскажет Страйку о человеке с масонским кинжалом. Прежде чем она успела что-либо сказать, барменша вернулась, чтобы принять заказ. Когда Страйк заказал треску в пивном кляре, а Робин – куриные начос, он сказал:

– Кстати о масонских делах, я еще не говорил тебе: я встретил Фергуса Робертсона в поезде в Шотландию. Оказалось, что лорд Оливер Бранфут – масон и член ложи Уинстона Черчилля, которая собирается в одном из храмов Масонского зала, и это также ложа…

– Малкольма Трумэна, – сказала Робин, ощущая все более знакомое угнетающее чувство.

– Ага. Похоже, Бранфут пару лет назад сменил ложу, и в "Уинстоне Черчилле" теперь сплошь копы.

Он заметил внезапную пустоту в взгляде Робин, но прежде чем он успел продолжить, она сказала:

– Есть кое-что, о чем я тебе тоже не рассказала. Вчера вечером, после интервью с Валентином Лонгкастером…

– О, он с тобой говорил, да? – сказал Страйк, испытывая собственное чувство предстоящей беды. Он ожидал, и почти надеялся, что Лонгкастер скажет Робин отвалить.

– Да, – сказала Робин.

– Оскорблял меня?

– Немного.

– Что он сказал? Что я издевался над Шарлоттой? Встречался с другими? Это моя вина, что она покончила с собой?

– Что-то в этом роде, но…

– Я ни разу не поднял на нее руку в гневе, разве что для того, чтобы она не причинила себе вреда, – сказал Страйк.

Сколько еще ударов под дых ему предстояло выдержать? Сколько еще самоуважения ему предстояло лишить себя перед человеком, чье мнение было для него важнее, чем чье-либо еще?

– Ладно, – сказала Робин, – ну, это не то, что я…

– Сказал ли он что-нибудь полезное о Флитвуде, или он без умолку называл Шарлотту святой, а меня – ублюдком?

– Он не сказал ничего особенно полезного о Флитвуде, нет, – сказала Робин, сохраняя спокойный тон. – Но он определенно нервничал из-за того, что мы приблизимся к его сестре Козиме, и вообще уклонялся от ответа на вопрос, почему Руперт пробрался на вечеринку Легарда. Но, – добавила она, глубоко вздохнув, – я собиралась рассказать тебе совсем другое.

– За мной следили, когда я выходила из ресторана, где брала интервью у Лонгкастера. – Она не хотела признаваться в следующем, но честность вынудила ее это сделать. – Кажется, он следил за мной от моей квартиры вчера утром, а я не заметила. На нем была… ну, на нем была маска гориллы, когда он меня догнал…

– Что?

– …но я уже замечала его раньше, на промышленной территории, где я ждала Лонгкастера; он был в той же зеленой куртке. Он сделал свой ход только тогда, когда я осталась совсем одна, и больше никого не было…

– Какой ход? – спросил Страйк.

– Он вытащил нож, – сказала Робин. – И…

– Он ЧТО? – спросил Страйк так громко, что проходившая мимо женщина с маленькой собакой обернулась.

– Я пытаюсь объяснить тебе, что, – тихо ответила Робин. – Он вытащил вот это… ну, это был масонский кинжал. Я знаю, потому что он бросил его в меня. Он у меня дома. Это было предупреждение, а не нападение, – сказала она, потому что Страйк выглядел опасным. – Он сказал: "Остановись, и тебе ничего не будет". Он пытался меня напугать, – сказала она, умолчав, что ее преследователь достиг своей цели. – И речи не шло о том, что он действительно…

– Почему, черт возьми, ты мне не позвонила после того, как это случилось?

– Что ты мог сделать? – холодно спросила Робин. – Ты был в Шотландии.

– Я же тебе говорил, и ты согласилась, если пойдешь куда-нибудь одна, то должна мне сообщить. Мы же договорились, после Штыря, после того парня в "Харродсе", и со всеми этими чертовыми телефонными звонками, последний из которых был адресован именно тебе…

– "Сука" могла означать Ким или Мидж, и я не могу звонить тебе каждый раз, когда оказываюсь где-то одна, – сказала Робин, ее тон уже не был размеренным. – Это была хорошо освещенная жилая улица, и он на самом деле не причинил вреда…

– Ты понимаешь, что в канун Нового года на входной двери была нарисована чертова буква "G"?

– Что? Нет, я не знала! Почему ты не сказал…?

– И этот парень сказал "остановись"?

– Почему ты не сказал мне, что на двери нарисована буква "G"?

– Очевидно, кто-то решил, что ты – слабое звено…

Едва эти слова вылетели из его уст, как он пожелал, чтобы они не были произнесены. Робин побледнела от гнева. Насмешки Ким по поводу ее отсутствия полицейской подготовки и ее собственное понимание того, что ей следовало бы заметить его еще днем, боролись с желанием указать Страйку на его дерзость, когда он предположил, что именно она подвела агентство, в то время как его шалости с женщинами вызывали столько негатива в прессе…

– Я не имел в виду "слабое звено" в смысле… – запнулся Страйк, – ты же женщина, и Бранфут знает, что у него есть что-то, чем его головорезы могут тебя напугать…

– У нас нет никаких доказательств того, что Бранфут имеет хоть какое-то отношение к этим людям, – яростно заявила Робин.

– Кто еще, связанный с этим делом, может иметь кучу головорезов на подхвате? Райт сказал: "Или он может кого-нибудь прислать". Ты ведь первая заметила в газете приятеля Бранфута из "Серебра Рамси". А Бранфут в той же чертовой ложе, что и старший следователь…

– Я знаю, я способна запомнить то, что ты сказал мне две минуты назад! Но так как я не та, кто