Белая ложь - Данил Харченко

Она бросила дневник на кровать. Джинни подхватила его, как будто боялась, что та передумает.

Лора, ничуть не смущаясь присутствием трех измождённых, не до конца поверивших в происходящее девушек, подошла к своему чемодану цвета тёмного индиго, извлекла складную щётку с зеркальцем и, сев у подоконника, начала неспешно расчёсывать волосы. Блестящие, светлые пряди ложились на плечи — идеально прямые, как на рекламных плакатах Clairol в журнале Seventeen. Она делала это медленно, с наслаждением, будто акт присутствия в комнате был спектаклем, где она играла главную роль.

— Так значит, всё это время Клэр проводила с тобой в Швейцарии, а не с отцом? — протянула Одри, опускаясь на край своей аккуратно заправленной кровати. Она держалась ровно, но в голосе читался скепсис.

Лора обернулась. Волосы качнулись в такт движению, задев плечо и оголив лямку прозрачного пеньюара с кружевом. Она рассмеялась — тихо, горловым, слегка хриплым смехом, который не вязался с образом «девочки из Швейцарии».

— Она рассказывала мне, что для вас всегда якобы уезжала с отцом. На самом деле — мы проводили время вместе. Париж, Швейцария, Мадрид, Рим… — Лора подняла зеркало, любуясь собственным отражением. — У нас была настоящая жизнь.

— Но зачем скрывать тебя от нас? — Вероника провела рукой по затылку, нервно теребя резинку, что стягивала её густые рыжие волосы в небрежный хвост. — Это вообще… странно.

— Кто знает? — Лора пожала плечами, словно не придавая значения вопросу. — Может, боялась, что вы подумаете, будто она… не такая, какой казалась. Здесь, в этом милом университете с формой и дисциплиной, она была паинькой. Но со мной? — Она подняла бровь. — Клэр любила играть по-крупному. Она сама придумала нашу игру: соблазняй и рви. Первый вечер в Цюрихе — она надела платье, которое я бы не рискнула надеть даже в Милане. И пошло-поехало. Клубы, танцы до утра, бокалы с шампанским, улизание от охраны — это была настоящая Клэр.

Джиневра, до сих пор стоявшая у шкафа, сжимала в руке пояс своего халата. Она молчала. Рядом Одри слегка покачивалась вперёд-назад, будто от возмущения, будто от того, что всё это звучало как бред. А Вероника уставилась на Лору с выражением полной дезориентации. Они не узнавали ту Клэр, которую знали. Клэр, которая пропадала в библиотеке до полуночи, организовывала осенние чаепития и сидела с первокурсниками, если те плакали из-за разлуки с домом. Когда ей было находить время на дискотеки?

— Девочки, — Лора вздохнула, отложив расчёску. — Клэр была не такой, какой вы её знали. Она прикидывалась. Только со мной она была собой. Не хочу показаться грубой, но… — она сделала паузу, — вы ей были не подруги.

Воздух в комнате словно сгустился. Только капающая вода в ванной где-то за стеной разрежала тишину. Джиневра машинально взглянула на коробки, в которых лежали аккуратно сложенные вещи Клэр. Всё это вдруг казалось чужим.

Лора, между тем, продолжала смотреть в зеркало. Она смотрела на девушек через отражение — с той лёгкой ухмылкой, которую Вероника уже подметила: насмешливой, едва заметной, будто та знала нечто важное, чего не знали они.

Глава 7. Новые подробности о Клэр.

Следующее утро выдалось странным. Не тревожным, не угнетающим — просто… неестественным. В «Хиллкресте» утро воскресенья обычно пахло кофе из кафетерия, распахнутыми окнами, ленивыми шагами по коридорам, газетами, разложенными у камина в общей комнате. Но в их спальне царила подозрительная тишина. Джиневра позволила себе полежать в кровати до десяти.

Она перевернулась на бок и машинально посмотрела в сторону кровати, которая ещё неделю назад принадлежала Клэр. Первое мгновение сердце дрогнуло — та же осанка, та же поза, даже волосы светились в полумраке похожим мягким блеском. Но стоило поднять взгляд чуть выше — и иллюзия развеялась. Это не Клэр. Это была Лора.

Кровать, казалось, тоже уже не та. Над изголовьем больше не висели фотографии из поездок, распечатанные на глянцевой плёнке Polaroid, не было разрисованного фломастерами расписания кружков, не маячили постеры с Уитни Хьюстон и Blondie. Лишь пустая стена, на которой раскрывалось старое панно с китайскими журавлями. Джиневра и забыла, что оно там есть. Клэр как-то сказала, что один из журавлей смотрит прямо ей в лицо, когда она спит, и от этого у неё мурашки. С тех пор она заклеила панно всем, чем могла — как будто боялась, что рисунок оживёт.

А теперь этот журавль снова смотрел. Безмолвный, будто следил.

Лора, новоиспечённая соседка, спала на спине, уткнувшись в пушистую наволочку. Даже спящая она выглядела аккуратно, как будто вырезанная из рекламного буклета Ralph Lauren: гладкие волосы, блестящие как витринное стекло, тонкая лебединая шея, загорелые плечи. Простыня чуть сползла, открывая ключицы, и Джиневре стало как-то неуютно — будто Лора была слишком идеальна, слишком кинематографична для этого унылого воскресного утра. Как будто её кто-то нарисовал. Как будто она была фальшивкой, слишком хорошо отрепетированной ролью.

То, как Клэр жила двумя совершенно разными жизнями, внезапно стало пугающе очевидным. Одна Клэр — в Хиллкресте, с формой, кружками, улыбками для учителей, аккуратной походкой по мозаичному полу. Вторая — на швейцарских склонах, с Лорой, сигаретами, секретами и, возможно, совсем другим голосом.

Она вздохнула и бросила взгляд на две другие кровати — Одри и Вероники не было. Наверняка ушли завтракать или сплетничать где-то в закутке столовой. Им, как и ей, было некомфортно говорить о Клэр в присутствии Лоры. Лора будто впитывала каждое слово, даже когда молчала. С ней казалось, что все разговоры — это допрос.

На прикроватной тумбе, рядом с пластмассовыми часами с вращающимися цифрами, лежал дневник Клэр.

Они договорились, что будут читать его только вместе. Все трое. Но — что будет, если просто пробежать одним глазком?

Джинни надела свои круглые очки, быстро проверила, спит ли Лора, та даже не шевельнулась, и аккуратно открыла обложку.

Запись раскрылась на 1981 году. Чернила были чуть выцветшими, но строчки — живыми. Страница пахла пудрой, старой бумагой и чужим прошлым.

18 января 1982

Швейцария, Вербье

Сегодня каталась весь день на склонах — до сих пор гудят ноги! Иногда думаю, что могла бы попасть в олимпийскую сборную — если бы только захотела. Всё было таким ярким: солнце, снег, глинтвейн на террасе, мальчики в горнолыжных костюмах… Один был особенно симпатичный — с чёрной повязкой на шлеме, и нос у него немного картошкой. Почему это так мило?

Хочется, чтобы девчонки из Хиллкреста хоть раз увидели эти горы. Да и вообще просто горы! Если бы не тупое правило, что Whiteface доступен только