Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

сумерках, а участковый тогдашний Милонопоклонов опорный пункт на висячий замок уж закрывает и к своему мотоциклу с коляской. Он в тот день на пенсию вышел, ехал в район ключи сдавать. И вдруг мы с пацаном! Он сам не стал вникать – позвонил в район. Нам всем запретил опорный пункт покидать, сидели мы в тамбуре. Явился к нам опер из района. Он всем и занялся.

– Фамилию опера помнишь? – осведомился Гектор.

– Буланов, – глухо ответил Карпов.

– Неужели испугались вы с Савкой на дороге пацана? – Гектор недоумевал. – Пятиклассника? Или ситуации общей? Вы ж срок вроде мотали с дружком?

– Милон Поклоныч донес? – скривился Карпов. – Вы ж с фермы от него прямиком к нам с Улитой.

– Неважно, кто мне слил эту информацию, – улыбнулся Гектор. – Вопрос мой ясен? Пятиклассник Серафим Елисеев напугал вас до икоты?

– И он тоже, – мрачно ответил Карпов. – Видели бы вы его тогда…

– А где вы его встретили? Далеко от дома ведьмы?

– Прилично. Километров пять, может, больше, кругом глушь, дорога-то, считай – старая лесная просека.

– По-вашему, именно мальчик убил отца? – вмешалась Катя.

– А то кто же? Я ж кровищу засохшую на нем своими глазами тогда видел. Чья кровь-то, если он сам не раненый? Не сбитый тачкой? Естественно, папаши его – Генки-цыгана. Мы пока в опорном ждали, глядим, еще грузовик остановился. Улита моя пожаловала. Ее до опорного наши кукуевские подбросили. Орет благим матом: в доме ведьмы Генку-цыгана сожгли-зарезали!

Улита, словно по зову Карпова, появилась из курятника с берестяным коробом с яйцами. Гектор вручил Карпову бутылку водки.

– Лучше б деньгами дали, – недовольно изрекла Улита. – Ужрется он.

– Цыц! Дура! – вскинулся Карпов.

– Ужрешься ведь, скотина! А забор мой?

– Я сказал: заглохни, карга! – Карпов злобно повысил голос и сунулся к ней.

– Тихо, тихо, не пререкаться! – Гектор поймал его за куртку, дернул легонько назад. – Вы, уважаемая хозяйка, обнаружили тело убитого. Помните подробности?

– Перцев купите у меня из парника, – повелительно объявила Улита, вручая Кате короб с яйцами и гневно косясь на водку в руках Карпова. – Помидоры спалились, нет помидоров. Огурцы-кубарики желтые. Возьмете их. И яблок тоже ведро. И кабачок.

– Отлично. – Катя шла ей навстречу. – Все нам очень пригодится. Особенно ваши воспоминания о тогдашних событиях.

– Мертвяк мертвяком он лежал во дворе дома мамаши своей, цыганки, – вздохнула Улита, увлекая их к теплице. – Наполовину его сожгли, наверное, дождь помешал, загасил пламя. А в пасти его – коса острием. Укусил он ту косу зубами, когда его, словно упыря, к земле пришпилили. Жуть меня объяла! Я ведь грибы в лесу собирала и почуяла вдруг гарь и смрад могильный. Пошла на запах. Он уж разлагаться начал той стороной, до коей огонь не добрался. Мухи, слепни его облепили. Выходит, прикончили его долгонько до меня. Я к калитке-то на вонь пришла, а калитка настежь, я – во двор. Дверь дома тоже настежь. А он посередь двора. Мне месяца три потом в кошмарах ночами все виделось. Я пулей через лес – и на дорогу. Машинам машу, кричу…

Карпов, всецело занятый бутылкой, внезапно вновь вскинулся. Кате показалось, он собирается вставить свои пять копеек. Но Карпов промолчал. Заскорузлые мозолистые пальцы его любовно гладили этикетку.

– Неужели одиннадцатилетний ребенок убил отца – взрослого, сильного мужчину? – усомнилась Катя.

– Болтали в Кукуеве: Генка-цыган шибко пьяный был перед смертью, вроде менты то установили точно. Пьяного и пацан оглушить способен, а потом добивать всем подвернувшимся под руку, – резонно ответила Улита из парника, сбирая свой урожай. – Но семейка у них вся гнилая, порченая. Бабка Генки слыла в народе злющей ведьмой. Едва ведь не сожгли их с муженьком на Круче в оные времена… Порчу она на скот, на кур напускала, бабы ее подозревали. – Улита появилась с полиэтиленовым мешком, полным красных сладких перцев. – Прикидывалась-то образованной, певицей себя мнила, хор вела в Тарусе, но цыганка всегда с чертом дружила. А Генка – с мамашей Аксютки, матери Волчонка… Бодаевы они обе. Он же с Райкой Бодаевой долгие годы роман крутил. Она у него работала, упаковочный цех они поднимали вместе. С него и пошло все его богатство. Стерегла она его, словно сука кобеля. А он вдруг на дочку ее Аксинью переключился! На молодое мясцо его потянуло. Райку побоку, а дочку ее обрюхатил. Райка Бодаева его возненавидела люто. Свадьбу-то они вопреки ее желанию сыграли. Райка его убить готова была, но… продолжала у него пахать, бизнес вертеть. Куда денешься? Деньги ведь крутятся! А дочура ее Аксюта недолго Генкой тоже владела. Родила ему наследничка и… Он ее подружку бывшую школьную охмурил, деньгами подмазал. Счастливцеву Ариадну. Она в Тарусе работала, Генка с ней там подальше от семейства… шуры-муры. Аксютка узнала, пошли у них скандалы-разборки. Разводиться с ней начал Генка-цыган, имущество делить. А она на него, по слухам, пьяная с ножом бросилась. Зарезать его дома хотела! Он сынка в охапку и убег от нее, полоумной… Дом у приятеля своего снял. Она и туда ходила. На всю улицу орала, убить его грозила, сердце ему из груди вырвать. Он от греха в дом ведьмы на Кручу утек – вроде на рыбалку. А Счастливцева Ариадна в то же самое время сгинула без следа.

– Сгинула? – Катя смотрела на Улиту.

– Пропала. Никто ее больше в Кукуеве не видел. След ее простыл.

– Наверное, уехала? – предположила Катя.

– Или от пересудов сбежала? Ну да, конечно… Или где-то подохла. Родни у нее нет, в Кукуеве некому было ее искать. Короче, не знаю я ничего, а врать не хочу. – Улита выпрямилась. – Деньги платите. За перцы, кабачок да яблоки мне. – И она назвала сумму.

Гектор извлек из кармана пиджака мобильный.

– Телефон диктуйте, я вам на номер скину, – предложил он.

– Кой черт еще тебе, верзила, номер? Чегой-то я буду с баблом на номере здесь делать? Куда сунусь? – Улита злобно воззрилась на него. – Деньгами нормальными плати мне! Бумажными.

Катя достала кошелек из сумки-кроссбоди. Муж не заморачивался с наличными. Обходился беспечно мобильным и картами. А она предусмотрительно запаслась для путешествия в глубинку. Сумма скромная, пусть и даже тройная, по запросу хозяйки за ее овощи и яйца. Она отдала деньги Улите. Заметила взгляд Карпова – алчный, острый, – наблюдавшего за товаркой, прячущей купюры в карман шерстяной кофты.

– Слышь ты… – просипел он.

– Замолчь, пропойца! – Улита хлопнула по карману. – Мои бабки, не твои. Отлезь.

– Да я не про то… Ты им открой, чего ты нашла у дома Генки-цыгана тогда. Они еще бабла отстегнут.

Улита поджала губы, черты ее