Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

него? А магазин продуктовый? В городке шепчутся: вы за магазин Ишхану назначили копеечную аренду, вскоре вообще намерены подарить. Мне интересно, вы его вечный благодетель? Или это вынужденный альтруизм?

Тигран изменился в лице. Остро глянул на Гектора.

– Возвращая парня в Карабах, я рассчитывал: он навсегда останется на родине, – медленно промолвил он. – Кто мог подумать, что наш Нагорный Карабах падет? Ишхан превратился в беженца, подобно многим моим землякам. И вновь возник на моем пороге. Я его не звал. Он явился сам. И я его принял. Он меня не шантажировал открыто, нет. Но порой он пристально и странно глядел на меня… Его ведь изуродовали. Пусть моей прямой вины нет, но… я не доглядел тогда, я его не остановил… Начни он болтать сейчас о прошлом, рассказывать, где и как получил шрамы, меня смешают с грязью, уничтожат, разорят… Вы, Гектор, подозреваете, что я приказал Ишхану застрелить Гену Елисеева, и другие поступят подобно вам. Даже хуже. А Ишхану ведь ничего не будет, он тогда тоже не достиг возраста уголовной ответственности. Но повторяю: Ишхан меня пока не шантажировал прошлым. Но пялился порой… не волком, хитрой гиеной, словно прицениваясь… И я счел за лучшее отписать на его имя дом – бывшую контору лесозаготовок, пусть живет, он же оказался, покинув Карабах, фактически бомжом. А магазин, – Тигран понизил голос до шепота, – я приберегаю напоследок. Если с его стороны последует откровенный шантаж, я… швырну ему кусок, отдам лавку. Откуплюсь без вины винова…

Он не успел договорить.

Ишхан рванулся к нему с тигровой шкуры.

Оказывается, он давно пришел в себя и притворялся.

Он вцепился Тиграну в горло обеими руками.

Глава 38

Тени

Все дальнейшее случилось одновременно – в миг единый.

– Задушшшь… Дышшшать нечем! – хрипел Тигран в цепкой хватке воспитанника.

– Отпусти его! – загремел Гектор.

– Лживый подонок… мразь! – заорал, брызгая слюной, «очнувшийся» Ишхан. – Когда я у тебя просил бабло или дом? Когда я тебя шантажировал? Я за тебя был готов умереть! Замочить ради тебя! Я тебя любил как отца. А ты меня сейчас предал. Оклеветал! Подставил!

Их беснующиеся тени отразились на стене в круге света настольной лампы.

– Зачем тебя подставлять? Ты ж ни черта не сумел тогда, – Гектор, ринувшись к Ишхану, сделал выпад, но вновь остановил руку в миллиметрах от шеи «карабахского пленника», не желая бить его по-настоящему. – Ты промахнулся дважды, идиот! Ты никого не грохнул. Ты сам – жертва-малолетка! Мальчишка-солдат, отравленный войной! Брось! Не дури! Оставь его. Иначе я тебя покалечу. Отключкой уже не отделаешься! Ишхан!

Но Ишхан, не отпуская горло Тиграна, рванул того вверх с дивана, рискуя сломать приемному отцу шею.

Тени на стене в свете лампы – извивающиеся змеями, пляшущие драконы, свившиеся в смертельном танце…

Катю поразил Серафим – он не отрывал взгляда от теней на стене. Его лицо исказила судорога.

Словно подброшенный пружиной, он вскочил с пола, продолжая крепко сжимать в кулаке тигриный хвост.

Его взгляд приковали тени, два силуэта на стене: один, впившийся в горло другого обеими руками.

Лицо Серафима изменилось.

Катя с содроганием увидела: сквозь знакомые привычные ей черты двадцатидвухлетнего парня будто проступило нечто иное…

– Папа, ты ее задушишь! Папа, ты ее убьешь! Папа, ты ее… убил!!! – закричал он пронзительно и жутко не своим – чужим, высоким детским тонким голосом, срывающимся на истерический визг.

И… шлепнулся ничком на толстый персидский ковер возле дивана.

Ишхан отпустил Тиграна.

Катя бросилась к Серафиму, опустилась на ковер рядом с ним. Подоспевший Гектор помог ей перевернуть парня на спину. Лицо Симуры покрывала меловая бледность. Он был без чувств.

– Коньяка ему плесни. – Гектор, приподнимая, поддерживая Серафима, обернулся к Полосатику-Блистанову.

Тот опомнился, засуетился, схватив со столика бутылку армянского коньяка и серебряную стопку. Наполнил, подал. Гектор пролил несколько капель коньяка на синюшные губы Симуры.

– Серафим…

Серафим Елисеев открыл глаза. Черные, бездонные цыганские очи его уставились на мир, точно узрели его впервые.

Гектор напоил его коньяком.

– Серафим, – тихо позвал он вновь.

– Тени… – шепнул ему парень. – Меня разбудил свет свечи ночью. Сквозь дырки в перегородке… Я увидел тени на стене. А затем их. Отца и… ее. Голые на диване… Она на нем верхом… Он, приподнявшись, душил ее за горло, она хрипела, билась… Я закричал. А он, пьяный, не остановился. Он ее задушил…

Симура на мгновение умолк, смотрел невидящим взглядом перед собой.

– Я вспомнил, – прошелестел он. И в ужасе вновь зажмурился.

Ишхан боком отодвинулся на диване от зашедшегося в кашле Тиграна и… глянул на собственные руки, исполосованные шрамами.

– Вай-вай! – вырвалось у него. – Чиждылах! Чалям баш![121]

Гектор, отпустив Серафима, сам налил стопку и протянул Тиграну. Тот хватил коньяк залпом. Гектор плеснул в другую стопку – Ишхану.

– Пей, горец.

Под мышки поднял обессиленного Симуру с пола и усадил на диван рядом с бывшим врагом.

– Расскажи нам, Серафим. – Он долил в стопку коньяк и вручил ему тоже.

– Я все вспомнил, – повторил тот, обводя их всех взглядом. – Чайная… голубой дом с резными наличниками. Он меня поразил красотой. Я его разглядывал долго в тот день, когда отец и она… Она ублажала отца прямо в нашем джипе, на обочине. Она голосовала шоферам у чайной. И отец остановился, подобрал ее. Мы втроем немного отъехали, и папа велел мне ждать снаружи, но не выбегать на трассу. Я стоял в бурьяне на пустыре и разглядывал придорожную чайную… узорную резьбу наличников… Мечтал пожить в этом доме прямо из сказки или мульта про Царевича и Серого Волка… А потом папа открыл дверь машины и окликнул меня. Добрый, благодушный, веселый… И мы отправились в супермаркет. Тот, где торговый зал с тележками… И она поехала с нами…

Они все в гробовом молчании ждали продолжения.

– Она была совсем молодой, – прошептал Серафим. – Гораздо моложе мамы. Темные волосы… загорелая… накрашенная… ей было лет девятнадцать… Топ на бретельках, короткие шорты, кроссовки и куртка-джинсовка замызганная… и сумочка… и рюкзак… Мы потом с папой все это сожгли в костре. Старались ничего из ее вещей не забыть. Она сказала: добирается с юга автостопом до Москвы. Денег у нее нет, дает шоферам за подвоз… Торгует собой… Короче, проститутка. Отца она попросила подбросить ее до пристани в Тарусе. Но она ему, наверное, сильно понравилась, и он предложил ей затариться спиртным в супермаркете и отправиться к нам на Кручу, «на рыбалку». Он потом понизил голос и произнес шепотом другое слово, нецензурное… Но я