Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

— У меня так хорошо получается прикидываться невинным?

Определенно Тане везло на его смех — он засмеялся второй раз за вечер. Улыбка была очень ему к лицу, и смеяться он умел открыто.

— Ты не смущаешься откровенных разговоров?

— Нет, — он покачал головой, — я их люблю. Особенно с противоположным полом. В таких случаях главное — побольше нахальства. Если мне задают «неприличный» вопрос, я отвечаю с таким видом, будто меня спросили, какие сигареты я предпочитаю. По принципу: не стоит стесняться естественных вещей. А далее возможны два варианта: либо моя собеседница шокирована моей незакомплексованностью, обзывает меня пошляком — и я делаю так, что она выглядит отсталой дурой, либо разговор продолжается к обоюдному удовольствию.

— В общем, в любом случае ты остаешься на высоте.

— Совершенно верно. Я могу, не краснея, ответить на любой вопрос. Как сказала одна медсестра, я циничен, как настоящий медик.

— Тогда ответь на мой вопрос.

Он удивленно приподнял брови.

— Ах да, я же ответил не прямо. — Он откинулся на спинку стула. — Были. Мало того, за короткий период я поменял их достаточно. И, Тань, я ни разу ни за кем не бегал. Не знаю, почему так получается, но большинство моих знакомых женщин в этом отношении гораздо активнее меня, они стараются завоевать меня, взять штурмом, как вражескую крепость. Один раз я попал в курьезную си

Туацию, получив сразу три интимных предложения в течение часа.

— И что ты отвечаешь на такие предложения? Отказываешься?

— Зачем? Я люблю секс, и если женщина мне нравится, то мы обычно находим компромисс. Я называю свои условия, выслушиваю, чего хочет она, и... — Он сделал не-определенный жест рукой.

— Значит, у тебя все происходит на договорной основе? Как деловое соглашение. И какие условия ты оговариваешь? — Таня немалым усилием сдержала желание съе-хидничать, спросив, сколько стоит удовольствие оказаться с ним в одной постели.

— Разумеется, это не деньги. Я не альфонс. — Он будто читал ее мысли. — И мои условия самые обычные. В принципе, каждый мужик обязан предупреждать, чего от него можно ждать, чтобы потом не было недоразумений. Но у нас большинство мужиков предпочитает врать. Наобещает такой кавалер рай земной и золотые горы, получит свое и слиняет. А женщина ждет и надеется. Я сразу выкладываю, как все произойдет, и не связываю ничем ни себя, ни женщину. Звучит прагматично и достаточно жестоко, посколь-ку я сразу разбиваю все розовые мечты, связанные с моей персоной, но в конечном итоге я поступаю более честно. Потом, я ведь никого не принуждаю. — Он плутовато улыбнулся.

— Ты меня заинтриговал. Просветил бы, о чем должен предупреждать честный мужчина.

— О своих намерениях. Я, к примеру, в ближайшие пять-семь лет не женюсь совершенно точно, поэтому требую, чтобы никго не питал надежды стать моей женой. Жениться я попросту не хочу и тем более не желаю, чтобы меня женили силой. Правда, если женщина «залетит» или обвинит меня в изнасиловании, конечно, я выберу загс, чтобы не очутиться за решеткой.

— И как ты борешься с такой угрозой?

— Только не словами — женщины коварны. Скажет одно, сделает другое. Есть одно надежное приспособление как раз для таких случаев, продается оно в аптеках и называется презервативом. Вот только хихикать не надо! Правда, я покупаю их не в аптеках, у меня только импортные, и ни

Когда не доверяю это дело женщине — мало ли, дырявым окажется. Чем он хорош: при его применении не бывает детей, и ни один суд не докажет, что там побывал именно я: следов не остается. Опять же при таком количестве случайных связей, как у меня, есть риск подхватить какую-нибудь заразу, а гак я защищен.

— Говорят, что с ним никакого кайфа не испытываешь.

— Чушь. Женщина практически не чувствует резины, ей это без разницы, а я привык. Зато спокоен за последствия. Но это не все мои условия. Еще одно требование — чтобы об этом никто не знал. Терпеть не могу, когда мне перемывают косточки в женской компании. Так что получается — без сплетен, без надежд, без последствий.

Таня мыла чашки, он курил. Почему-то ей казалось, что его рассуждения — сплошное притворство. Не может быть, чтобы восемнадцатилетний парень, в лице которого еще сохранилась детская мягкость, был настолько рационален. Все разложил по полочкам, всему нашел название и объяснение, не оставил места лишь для чувств. Скорее всего он просто набивает себе цену, старается показаться недоступным. Может, его бросила самая первая девчонка и он после этого притворился очерствевшим — чтобы с ним не обошлись так второй раз.

Саша подошел к окну, оперся о подоконник; глядя на темную улицу, задумчиво сказал:

— Мне нравится смотреть на падающий снег. Снежинки летят бесшумно, они скрывают грязную землю, делают ее белой и красивой, прячут все ее грехи. А если глянуть вверх, то этот бескрайний снеговорот завораживает, хочется подняться, взлететь в самую середину снежного роя. Если долго смотреть не отрываясь, то кажется, что стал снежинкой, что кружишься и летишь, и ничего нет вокруг, кроме холодных звездочек. Я люблю снег, люблю бродить по улицам во время снегопада. Снег чистый и холодный, ему нет дела до нас и наших проблем. Он накрывает меня, успокаивает, и мне кажется, что я стал его частью — таким же холодным, равнодушным и белым. Смешно? — Он внезапно обернулся к Тане, и его взгляд на самом деле был холоден.

Тане не было смешно — она жалела его. Она живо представила себе, как он идет среди заснеженных деревьев, как подставляет ладони сыплющимся сверху снежинкам. И они не тают на его руках. Что он пережил, что с ним произошло, если он такой замороженный? Почему он оледенел?

— Ты напомнил мне сказку о Снежной королеве. Но даже там лед в конце концов растаял, — попыталась пошутить Таня.

— Да. А знаешь, — он вновь устремил взгляд за окно, — мне до слез жаль ее. Она так старалась, возводя свое совершенное царство, она создала своеобразную утопию, она искренне верила, что счастье — это покой и холодная красота. Она ведь на самом деле не хотела зла кому-то, она делилась с людьми, чем могла, она хотела, чтобы они поняли ее, чтобы были так же счастливы,