Трудное дело - Иван Михайлович Алпатов

готово. В домике путевого обходчика на опушке леса наготове проводник с собакой. В лесу по наиболее возможному маршруту пути Мацуевой замаскировались работники милиции. Айрапетов сидит с наушниками рации на голове в кабине «газика».

Час ночи. Темнота. Не пропустить бы! Два часа ночи. Неужели еще не вышли? Три. Наверное, не придут.

— Первый, первый! — вдруг заговорил в наушниках приглушенный голос. — Я третий.

— Слушаю вас, третий.

— Прошли.

Тут же доложили со второго поста, третьего. Пора? Нет, еще рано. Еще чуть-чуть подождать. Две женщины вышли из лесу, подошли к дороге. Пора!

— Поехали.

«Газик» рванулся словно от сильного толчка. Мелькнул поворот, еще поворот. И вот свет фар выхватил из сумерек приближающегося рассвета две женские фигуры, отступившие к кювету. У одной из женщин в руках авоська. «Газик» тормозит. Айрапетов открывает на ходу дверцу и выскакивает.

— A-а, Надежда Дмитриевна! Что это вы в такую рань поднялись? Садитесь, подвезу, еще неровен час — обидит кто-нибудь. Устраивайтесь поудобнее. Давайте, сумочку подержу.

Помертвевшая от неожиданности и страха, Мацуева безвольно выпускает из рук сумочку. «Газик» разворачивается и мчится в город.

На столе — две стеклянные банки. Что внутри — разобрать невозможно.

— Что же там?

— Н-не знаю, — стуча зубами, шепчет Мацуева.

— Сейчас узнаем.

Снята плотно притертая крышка. Под ней горлышко банки залито смолой. Под смолой блеснула цинковая оболочка. Долой и ее! Наконец добрались и до содержимого банки. Плотно, так, что лишь с величайшим трудом можно вытащить, не повредив самой банки (все-таки вещественное доказательство), лежат свернутые в тугую трубку купюры.

— Понятые, прошу поближе.

Свидетели этой процедуры подходят к столу. На нем рассыпались сто- и пятидесятирублевые кредитки. Потом они тщательно пересчитываются и перекочевывают в простой фибровый чемодан ярко-желтого цвета.

Молоденькая стюардесса, одернув ладно сидящий жакет небесно-голубого цвета, выходит в салон.

— Наш самолет следует рейсом Запорожье — Москва на высоте семь тысяч метров. Температура в салоне плюс восемнадцать, за бортом — минус сорок градусов ниже нуля.

Стюардесса работает на линиях Гражданского воздушного флота уже два с половиной года. Сколько пассажиров ей пришлось повидать за это время! Она уже привыкла угадывать по жестам, манере сидеть, по обилию вещей или их отсутствию профессию, характер и даже биографию людей в креслах. Это стало своеобразной игрой, развлекающей в порой скучноватом рейсе.

— Ой, Люда, смотри — тот же пассажир. Помнишь? Мы так и не угадали, кто он.

— Точно, — соглашается напарница. — Только тогда он был озабоченный, сердитый, а теперь смеется. Ого, что это он чемодан свой не поставит в тамбуре?

Стюардесса решительно подходит к пассажиру, сидящему у окна. У него на коленях простой фибровый чемодан ярко-желтого цвета.

— Гражданин, поставьте чемодан в тамбур. Вам же неудобно.

Странный пассажир лишь крепче сжимает ручку чемодана и, улыбнувшись, отрицательно качает головой.

— Но ведь вы же нарушаете порядок!

Гражданин опять отрицательно качает головой. Стюардесса возмущенно проходит дальше.

Самолет заваливается на крыло и резко идет вниз. Мягкий толчок — и уже вырастает за окошками ажурное здание аэровокзала.

Пассажир с чемоданом выходит последним. К нему спешит человек в милицейской форме, прикладывает руку к козырьку, что-то докладывает. Странный пассажир отдает ему чемодан и потягивается, словно человек, сбросивший с плеч тяжелую ношу.

К трапу прямо по летному полю подлетает «Волга». Это тоже против правил...

Стюардессы переглядываются, улыбаются.

— Ну вот, Люда, поняла теперь, где он работает?

Призвание

Осенью ночи непроглядные, особенно в горах.

— Здесь, — прошептал проводник.

За едва различимым на фоне горы строением вверх уходила осыпь, кое-где покрытая кустарником. За нею все терялось в темноте.

— Группе блокирования занять исходную позицию, — негромко отдал команду майор Шония. — Преступников будем брать, когда в доме погаснет огонь.

Один за другим люди исчезали во тьме, словно таяли. Звякнуло оружие. Майор нахмурился. Он знал — те, кто был там, в доме, конечно же, не услышат, и все же...

Минутная стрелка на циферблате часов переползла через очередное деление. Теперь каждый из группы находился на своем, заранее назначенном месте, и из кольца преступникам уже не выбраться.

Пока все складывалось так, как и было намечено в райотделе. Основная группа захвата выдвинута вперед, ближе к дому. Резерв на месте.

За стеклами освещенного окна четверо особо опасных преступников. Майор знал: они вооружены.

На часах четверть первого. Шония еще раз перебирает в памяти события минувшего дня. О делах этой группы было известно давно. Знали, что вот-вот должны эти люди появиться в городе. Но уж больно они осторожны и по-звериному хитры. Их ждали, готовились к встрече. Но где и когда она состоится — оставалось неизвестным. И вот утром в десять часов получен сигнал. С этого самого часа время словно рванулось вперед. Нужно успеть отобрать людей, поставить перед каждым понятную и посильную задачу. Вникнуть во все детали предстоящего, оценить, предусмотреть все мелочи.

Теперь подготовка к захвату завершена. Но Шония еще раз придирчиво припоминает, анализирует каждый шаг. Разработанный усилиями многих людей, утвержденный им план операции вот сейчас, сию минуту станет реальностью. От его продуманности, обстоятельности во многом зависит судьба его подчиненных, успех всего дела. Он твердо знает — преступники не должны, не могут уйти. И все же чувство беспокойства не уходило, оно усиливалось.

Это была первая крупная операция, проходившая под его руководством. И теперь, в последние минуты, казалось, что нужно было иначе расставить людей, выбрать другие точки наблюдения. В общем, все сделать иначе, лучше.

Тогда еще Григорий Шония не знал, что и во второй, и в пятой, и десятой операции в самый последний момент будут приходить те же чувства, мучить те же мысли и сомнения.

Свет в доме погас. Нет, еще рано. Пусть те, четверо, улягутся, заснут. Следующий час из шестидесяти бесконечных минут был самым тяжелым и для майора, и для каждого участника операции. Всем хотелось одного — действовать. Пусть выстрелы, пули — но не темнота, не тишина и... ожидание.

— Начали!

По правилам Шония как старший начальник должен был оставаться около дома, откуда удобнее руководить всей группой. Но, с другой стороны, основная задача — захватить, обезвредить преступников. А это должно произойти там, в доме.

— Я на задержание, — сказал Шония своему заместителю. — Вы здесь за старшего!

Не слушая возражений, майор легкой тенью двинулся