Наследники чужих судеб - Ольга Геннадьевна Володарская

Ванюша был симпатичным ребенком. Бабушка говорила, что он как картинка из букваря. Приятная, но примитивная. Теперь его можно было назвать привлекательным мужчиной. Родись он не в захолустье, мог бы стать моделью. Идеальные черты, пропорциональное тело, смоляные кудри и эти глаза… Они заиграли бы под вспышкой фотокамеры. У Олиного сына был друг Мухамед. Особенный ребенок с несколькими диагнозами. Он не мог совершать никаких осмысленных действий. Но был послушен, доброжелателен и очень красив. Мама Мухамеда, тоже брошенная мужем из-за диагноза ребенка, едва сводила концы с концами до тех пор, пока ее Муха не попался на глаза известному рекламному фотографу. Тот сделал несколько снимков мальчика и, убедившись в том, что тот получается на них как ангелок, предложил его маме контракт. Это было два года назад, но и теперь Оля видит Муху на рекламных постерах. Он востребованная модель. Возможно, ею и останется.

— Пакет, ты чего тут бродишь? — окликнул Ванюшу Борька. — Я сколько раз тебе говорил, не ходи к моей матери.

— Почему? — Он «ч» произнес как «т», но в детстве его вообще невозможно было понять.

— После тебя из дома кое-что пропадает.

— Пакеты? — хмыкнул Норрис.

— Если бы! Ложки десертные. Главное, маленькие чайные и большие столовые не берет, только средние. Уже четыре штуки утащил, всего две осталось.

— Зачем они ему?

— Откуда я знаю? — И уже Ванюше: — Катись отсюда, Пакет!

Тот хотел развернуться, но тут увидел Олю. Лицо Ванюши вытянулось. От удивления? Пойди пойми мимику того, чьи глаза не выражают эмоций…

— На? — протянул он и вытянул руку. Если бы не вопросительная интонация, все подумали бы, что он собирается что-то ей дать. Типа «на, возьми». — На, ты вернулась?

И Оля вспомнила! Так Пакет называл ее тетку. Имя Алена ему не давалось, и он сократил его до двух букв. Дурачок, как и Оля, хвостом за ней ходил. Улыбался, глядя на нее. Забывал о пакетах. Он рвал для Алены цветы и делал своими руками подарочки. Обычно это были вазы из глины, кривые, убогие, но всегда украшенные каменьями и драгоценными металлами — осколками стекла, проволокой, фольгой.

— Я не Алена, — ответила Ванюше Оля. А у Бори спросила: — Мы разве похожи?

— С ума сойти, как сильно.

— Я худая и рыжеватая, а Алена была фигуристой брюнеткой.

— Вообще-то она перекрасилась незадолго до смерти…

— Тебе откуда знать?

— Как это? Видел ее.

— Где?

— Тут, — растерянно ответил Боря. — Она жаловалась моей матери на то, что пыталась стать блондинкой, но ее волосы краске не поддались, только порыжели немного. Но ей и этот цвет шел…

— Постой! Разве Алена не уехала в Крым в октябре две тысячи первого?

— В октябре две тысячи первого она погибла. И не в Крыму, а в Ольгино. — Боря недоуменно смотрел на нее, потом переводил взгляд на Норриса, как будто ища его поддержки, и тот кивал. — Алену убили. Задушили в собственной комнате…

— Н-н-не-е-ет! — вскричал Ванюша, услышав эти слова. — На не убили. — Вместо «б» — «п». — Она сначала уснула, потом уехала далеко-далеко!

— Навечно, — тихо вздохнул Норрис. — Я помню ее похороны. Алена лежала в гробу как живая. А этот, — он мотнул головой в сторону Пакета, — не давал накрывать его крышкой. Орал что-то невразумительное, кидался на гроб. Еле увели его.

— Неужели ты ничего об этом не знала? — обратился к Оле Борис. Она качнула головой. — Но твоя мать была на похоронах сестры. И после приезжала…

«Так вот в какие командировки она постоянно моталась! — осенило Олю. — Раз бабуля не уезжала к Алене в Крым, значит, оставалась в Ольгино, и старшая дочь ее навещала… А мне врала! Но зачем?»

— Ради твоего блага, — будто в ответ на ее мысли прозвучала фраза Бориса. — Скрывала от тебя правду, чтоб ты не страдала. Ты была очень впечатлительной и нервной. В обмороки падала…

Да, было такое! При виде крови, например, или трупа животного теряла сознание. В Москве дохлятину редко встретишь, а в Ольгино запросто. То собаку машиной собьет, то ондатра в сетях запутается, то коза околеет, то курица без головы выбежит за пределы загона.

— На, ты совсем вернулась? — с надеждой спросил у Оли Ванюша. — Подаок есть! Много подаок. Для тебя! — И побежал. За подарками для вернувшейся Алены.

— А тетя Вера уверяла меня, что он выправился, — пробормотала Оля, но решила больше не думать о Ванюшке. — Норрис, приходите завтра к девяти утра. Я намечу фронт работ, вы прикинете стоимость и, если поладим, приступите.

— Очень хорошо.

— Да! — опять заулыбался Борис.

Оле казалось, что он более заинтересован в трудоустройстве соседа по детсадовским горшкам, чем сам Норрис. Может, тот ему задолжал и копеечка нужна не на свадьбу? Но какое ей до этого дело?

Она распрощалась с мужиками и затворила ворота. Изнутри закрыла их на задвижку. Вернулась в дом, снова включила чайник.

— Алену убили, — сказала она Манюшке. — Задушили в собственной комнате.

Произнеся эту фразу, Оля бросилась вон из кухни. В комнату, которую занимала Алена, она вчера не заглядывала. В нее вел длинный захламленный коридор, и она решила пока в ту часть дома не соваться. Ей вполне хватило бы кухни и двух комнат.

Пробравшись через тюки, бочки, колченогие табуреты, коробки со старыми журналами и видеокассетами, Оля попала-таки в комнату Алены. Точнее, их было две, но разделял их только проем без двери. Тетка называла одну опочивальней, другую будуаром. Маленькая Оля мечтала переселиться к ней, да та не позволяла. Говорила, ей нужно личное пространство. Еще она не любила, когда трогают ее вещи, особенно косметику, но Оля тайком пробиралась в будуар, чтобы мазнуть на веки тени, побрызгаться духами, губы накрасить перламутровой помадой. Однажды она чуть не попалась, но смогла выскользнуть в окно и убежать в баню, чтобы все там с себя смыть.

Без малого четверть века прошло с тех пор, а Оля испытала тот же трепет, что в детстве, когда вошла в комнату тетки. Теперь ей казалось странным то, что она не сделала этого вчера. Как и то, что она постоянно вспоминала бабушку, а Алену всего пару раз, и то вскользь.

В комнате все было по-старому. А в будуаре до сих пор на туалетном столике стояла косметика. Только запах был спертым, поэтому Оля распахнула окно. Хотела и второе, что в опочивальне, да оно оказалось забитым. Она присела на кровать, осмотрелась. Уютная комната, светлая, с хорошей энергетикой. Последнее странно,