Губернское зарево - Евгений Евгеньевич Сухов

и игнорирование требований судебного следователя при производстве предварительного следствия, классифицируется как попытка укрывательства законопреступника и создания помех следствию, что уголовно наказуемо. Вы хотите угодить в арестантское отделение? Тогда так и скажите… Виталий Викторович, – обернулся он к Пескову, – не сочтите за труд, сходите за городовым или, нет, ступайте сразу в участок к околоточному надзирателю Петухову. Пусть придет и, арестовав гражданку Перелескову Апполинарию Карловну, препроводит ее к себе в участок для снятия показаний по подозрению, для начала, в укрывательстве фактов, связанных с сожжением заживо домовладелицы Марьи Степановны Кокошиной. А дальше видно будет, что вам инкриминировать, – в упор посмотрел на Перелескову Иван Федорович глазами, не менее колючими, чем у нее самой, – создание помех ведению следствия или укрывательство преступника…

– Понял вас, Иван Федорович. – Песков сделал движение, будто и правда собирается немедленно отправиться в околоточный участок. Видя, что ее воле противостоит более сильная воля в лице этого судебного следователя из Москвы в плисовых штанах, картузе с лаковым козырьком и зипуне, Апполинария Карловна отступила.

– Я буду жаловаться на вас господину губернатору, – заявила она и растворила перед следователями двери…

Что ж, иногда приходится вот так, нахрапом, но добиваться того, чтобы с вами разговаривали. Иначе вы не следователь, а так, одна номинация…

– Вопрос первый, – не стал тянуть вола за хвост Иван Федорович Воловцов. – Не слышали ли вы или не видели чего-либо подозрительного прошлой ночью?

– Нет, – последовал короткий ответ.

– Вчера утром, в седьмом часу, вы пребывали во дворе вашего дома. Вы всегда так рано встаете?

– А вам какое дело, когда я встаю? – ощетинилась Перелескова.

– Все, Виталий Викторович, – посмотрел на Пескова Воловцов. – Ступайте в околоточный участок…

– Меня разбудил шум, – нехотя ответила колючеглазая гражданка, с ненавистью поглядывая на Воловцова. – Сначала в покоях Кокошиной, а затем и на улице.

– Вы не поинтересовались, что это был за шум? – спросил Песков.

– Я вышла в коридор, почувствовала запах дыма и стала подниматься на второй этаж, но меня остановил городовой. – Перелескова возмущенно надула щеки: – Этот мужлан не пустил меня даже в переднюю Кокошиной.

– Он просто выполнял инструкцию: никого не пускать на место происшествия до прибытия дознавателя и городового врача, – холодно заметил Иван Федорович. – А каковы были ваши дальнейшие действия?

– Я вышла на улицу, во двор, – ответила Апполинария Карловна. – Потом к дому прошли околоточный и дворник. А потом, – она с негодованием посмотрела на Воловцова, – в дом вошли вы…

– Ну, и последний вопрос, сударыня, – неожиданно сделался вежливым Иван Федорович. – Вчера в разговоре с одной молодой женщиной с ребенком, там, во дворе, вы сказали, что она, являясь замужней женщиной, гуляла с Колькой-пожарным и вашим дворником Ефимкой…

– Да какая это женщина, – с презрением произнесла Перелескова. – Курва она, а не женщина…

– Вот так вот, да? – поднял брови Воловцов.

– Да, вот так вот! – вскинула голову Апполинария Карловна. – Она, видишь ли, гуляет с мужиками, детей невесть от кого рожает, стыд и совесть совсем потеряла, живет на всем готовом, а нормальные женщины пребывают в одиночестве и не имеют ни малейшей надежды на… – Перелескова вдруг замолчала, словно лишилась дара речи. Воловцов и Песков переглянулись: то ли какой-то новый вопрос застрял у них в горле, и они не решались его задать, то ли им просто стало жалко бедную женщину, жизнь которой закончилась вместе со смертью мужа…

– Мне кажется, – тихо произнес Иван Федорович после возникшей паузы, – злость и ненависть к людям – не лучшее лекарство от одиночества…

– Много вы знаете, – огрызнулась Апполинария Карловна, однако посмотрела на Ивана Федоровича уже не так колюче.

– А как зовут эту молодую женщину с ребенком, о которой упомянул только что мой коллега? – спросил Песков.

– Ее зовут Ленкой, – процедила сквозь зубы Перелескова, снова наполнившись злым ехидством и ядом ненависти. – Проживает она в доме Козурина, что рядом с нашим… Ленка Шилохвостова…

– Она что, правда, гуляла с дворником Ефимкой? – задал новый вопрос титулярный советник.

– Конечно, правда, – искоса глянула на него Апполинария Карловна. – Да об этом вся округа знает. Только муж ее, рохля, ничего о ней не ведает…

– А про девицу, что иногда захаживает к вашему дворнику, вы что-нибудь знаете? – спросил Воловцов.

– Ничего, – после недолгого раздумья произнесла Перелескова. – Я видела ее всего два раза, да и то, мельком…

– Что ж, большое спасибо, Апполинария Карловна. – Иван Федорович был сама любезность, и в глазах его уже не было той жесткости, что имелась в начале допроса Перелесковой. Перед ним сидела несчастная женщина, озлобленная на судьбу и людей, но это был не ее добровольный выбор, а стечение обстоятельств, которые стали сильнее ее. – Вы оказали неоценимую помощь следствию, – заверил ее Воловцов, – ну, а если мы с коллегой причинили вам неудобства и вызвали неудовольствие, то приносим вам свои извинения…

Перелескова сделала неопределенный жест рукой, который можно было расценить и как «ах, да я вам ни капельки не верю», и как «да ладно, чего уж там», а то и вовсе «да катитесь вы…». И так же, как до нее отставной унтер, она тоже задала вопрос вслед уходящим Воловцову и Пескову:

– А ее что, правда, убили?

Последнего жильца покойной Марьи Степановны Кокошиной, Сергея Александровича Попенченко, коллежский и титулярный советники не застали. Пришлось снова потревожить Григория Наумовича Шаца, который обрадовался следователям, как родным, однако куда подевался и где в настоящее время находится Попенченко, он не знал. Зато предложил Воловцову купить у него посеребренный портсигар с изображением трех богатырей с картины Васнецова, причем запросил за него цену весьма выше магазинной.

А вот отставной унтер Кирьян Петрович Корноухов в очередной раз оказался просто кладезем информации. Правда, был он уже малость выпивши, однако на вопросы следователей отвечал четко и ясно: да, вчера утром, когда во дворе их дома собрались люди, привлеченные запахом дыма и приходом в дом сначала городового Еременко, а затем и околоточного надзирателя Петухова, жилец Кокошиной Попенченко был среди этих людей, а потом куда-то запропал. Больше его Корноухов не видел.

Чем занимается Попенченко, старик не знал, но, по его словам, личностью он был весьма подозрительной: то в кармане у него ни гроша, то разбрасывается направо и налево червонцами.

– Сам видел, как он из кармана эти червонцы доставал, – затаенно поведал старик, довольный тем, что хоть у кого-то, пусть и у служителей закона, была в нем нужда. Попенченко несколько раз угощал старика водочкой, хвалился, что «в этой жизни он не пропадет», и называл деньги «бабками», а околоточного надзирателя Петухова «серым барином»[2]. По всему выходило, что этот Попенченко отбывал