Губернское зарево - Евгений Евгеньевич Сухов

скорее всего, ходила по жильцам сама. Это значит, что в ее квартиру проникнуть было практически невозможно. К тому же при осмотре места преступления двери квартиры Кокошиной, в частности, ее комната была заперта на крючок изнутри, а окон она никогда не открывала. Все эти факты убедительно говорят, что этот случай с Кокошиной – явное самоубийство. У околоточного надзирателя Петухова есть все основания, чтобы закрыть дело… – Воловцов тщательно осмотрел содержимое верхнего ящика комода и открыл средний ящик, продолжая свои рассуждения: – Вторая версия – убийство. Здесь факты только косвенного характера, и весьма шаткие. Первый: у Кокошиной не имелось мотивов, чтобы наложить на себя руки. По крайней мере, видимых. А о каких-либо внутренних переживаниях нам уже никогда не узнать. По словам моей тетушки, в достаточной степени близкой с покойной, характер у Кокошиной был скверный: в душу к себе она никого не пускала, но истеричной и паникершей по незначительным, да и значительным поводам, похоже, тоже не являлась. И к экстравагантным поступкам, вроде самосожжения, была не склонна. – Воловцов закрыл второй ящик и, наклонившись, открыл нижний ящик комода с бельем. – Конечно, она могла впустить к себе в квартиру человека, но только хорошо ей знакомого. И только в прихожую. А этот человек мог каким-то образом проникнуть в ее покои и совершить убийство, но…

– Но для убийства тоже нужны мотивы, – подхватил Песков.

– Вот именно, – внимательно посмотрел на своего коллегу Воловцов. – Кто ее мог убить? И зачем? Вернее, с какой целью? Жиличка Наталья, которая задолжала ей денег? Но ведь Кокошина их с нее пока не требовала. Или дворник Ефимка, которому она дала работу и который иной работы, равно как и средств для пропитания, более нигде не найдет? У кого из них мог быть хоть какой-нибудь мотив? А вот у человека, знавшего про нее больше, нежели те, о коих мы говорим, мог иметься мотив. Например, этот человек мог знать, что у старухи Кокошиной имеется кубышка со златом-серебром, которую она прячет в тайнике. Более того, он знал, где этот тайник. Вот почему в покоях Марьи Степановны ничего не было перевернуто вверх дном, и вот что может послужить мотивом убийства Кокошиной…

– Так вы что, ищете сейчас эту кубышку со златом-серебром? – спросил Песков, наблюдавший за манипуляциями Воловцова с ящиками комода.

– Да, что-то в этом роде, – ответил Иван Федорович, задвигая нижний ящик. – Если мы найдем подтверждение, что у Кокошиной была такая кубышка, но вдруг исчезла, это будет главным и неоспоримым фактом, что ее убили…

– Завтра, в крайнем случае, послезавтра, приедет ее сын, – сказал Песков. – Может, он прояснит ситуацию с кубышкой?

– Я очень на это надеюсь, – ответил Воловцов.

Он подошел к постели покойной и отвернул постельное белье. Взорам следователей открылся бок кованого сундука.

– А ну-ка, иди сюда, дружок, – сказал Иван Федорович, вытягивая сундук из-под кровати.

Когда открыли крышку, он оказался наполовину пуст. На дне его лежали сложенные простыни, наволочки и полотенца. Ни денег, ни драгоценностей не было.

– М-да-а, – протянул Иван Федорович. – Кубышки нет. Равно как и ее следов.

На всякий случай, уже без всякой надежды и только ради очистки совести, Воловцов и Песков осмотрели половицы комнаты Кокошиной, ее прихожей и даже простучали стены обоих помещений. Место, где мог храниться тайник, обнаружено не было. Скорее всего, такового просто и не имелось. Следователи переглянулись и, не сговариваясь, вышли из квартиры Кокошиной.

– Что дальше? – спросил Песков.

– Теперь будем опрашивать постояльцев дома, – ответил Воловцов. – Авось что-нибудь, да всплывет…

– И когда начнем? – поинтересовался титулярный советник.

Воловцов удивленно посмотрел на Пескова:

– Как это когда? Сейчас…

Глава 5

Весьма интересные обстоятельства, или Злость и ненависть – не лучшее лекарство от одиночества

Постояльцев у Кокошиной, если не считать девицу Наталью Квасникову и дворника Ефимку, проживающего в каморке под лестницей, было четверо. Все они – люди одинокие и бессемейные, только у Григория Наумовича Шаца имелись в уездном городке Климовичи Могилевской губернии брошенные им жена и две дочери, чего он совершенно не скрывал.

– А что я мог сделать, когда в городе закрыли единственный аптечный магазин, где я служил у господина Ариэля Давидовича Фогельзанга помощником аптекаря? – спрашивал Григорий Наумович собеседника, задавшего ему вопрос о его семье. – Зачем закрыли? У полиции имелись сведения, что в нашем аптечном магазине торговали порнографическими французскими открытками… А кто торговал? Нет, я спрашиваю вас – кто торговал? Я не торговал, Ариэль Давидович тоже не торговал, провизор Зкрах Миклашевский тем более не торговал… Но полицейские устроили в магазине шмон и нашли в провизорской дорожный саквояж, полный порнографических открыток. Миклашеского арестовали, Ариэль Давидович неожиданно лег в земскую больницу с диагнозом наличия хронических потертостей на детородном органе, а меня попросту уволили. И что прикажете делать? Я себя-то прокормить не мог, а тут еще три рта. И, как ни странно, все они просят кушать. А положить мне в их клювы совершенно нечего. Да еще Кайла Абрамовна, моя жена, вечно пилила меня одной и той же пилою со словами, что я «дефектный» и «неправильный» еврей, коли не имею способностей обеспечить семью. Ну, какому мужчине, скажите мне по совести, понравится, когда его называют неправильным и дефектным?!

Он посмотрел на следователей в надежде отыскать в их лице поддержку и, видно, не отыскав таковой и сделавшись еще более печальным, продолжил свой пространный рассказ:

– И как мне, позвольте вас спросить, следовало поступить? «Что мне, воровать идти»? – спрашивал я ее. И она отвечала: «Иди, воруй, но дочерей своих и меня пропитанием обеспечь». В конце концов, я не выдержал подобного над собой надругательства и однажды ночью, тихо выйдя из дома, сел в первый попавшийся поезд. Когда меня выгнал из этого поезда младший кондуктор, я пересел на другой, с другого – на третий. Мне было не важно, куда направляются поезда. Мне было важно просто уехать подальше от Кайлы. И вот после двухнедельного путешествия я оказался здесь. Конечно, в Рязани устроиться на службу легче, нежели в Климовичах. Здесь имеется целых три аптечных магазина! И жителей, нуждающихся в разных услугах, в Рязани проживает в десять раз больше, чем в этих Климовичах. А это значит, что в этом городе в десять раз больше возможностей добыть себе на пропитание…

– А чем, позвольте спросить, вы добываете себе средства для пропитания? – задал уместный вопрос Воловцов, вынужденный вместе со следователем Песковым выслушать длинную тираду Григория Наумовича.

– Я торгую разными мелкими вещами, – деликатно ушел от прямого ответа Шац.

– И