Искатель, 2002 №1 - Сергей Кузнецов-Чернов

фотографию. Вот она садится в машину к Егору. А вот очень ясно, крупно и четко номер машины, над номером рука и бок Егора, идущего к дверям. А это опять она, крадущаяся к «мерсу» и тут же спешащая прочь с бассетом на поводке. Ай да фотограф! Ай да сукин сын!

Вечером звонила Егору — нет дома. Где это он шастает? Его ведь фотографии тоже касаются, а автомобили — это не собаки. И деньги другие. Вон, лимон вывалил, и хоть бы что. Придется потрошить его пачку, за лечение Джоя надо платить. Вот еще напасть! Здоровый веселый пес, и на тебе. Вторые сутки не ест, не пьет. Тоскует, что ли? По хозяину? Да ну, бред какой-то. Ни один кобель не тосковал, а этот вдруг, ростом с теленка, оказался таким хрупким. Ерунда!

Утром снова звонила Егору. Не ночевал дома. Голос у матери слегка встревожен. Не знает ли Оля, где Егор? Нет, Оля не знает и сама его ищет. Вот тебе и Егор! Фокусник. Куда это он пропал?

Накормила бабушку завтраком, благо продуктов навалом. Помня о прежних лихих временах, Оля набила холодильник и закрома, прекрасно понимая, что собаки — не выход из положения, что это временно, это пока везет. А что потом? Все мысли и едкие мыслишки о будущем Оля гнала прочь. Там видно будет.

В лечебнице, в строгом чистом кабинете ее встретил вчерашний старикан. Белоснежный халат и все тот же неприязненный взгляд. Как на лягушку смотрит. Никто на нее так не смотрел. Завистливо, восторженно, подобострастно, виновато, похотливо и откровенно раздевая, как фотограф Игорек, но брезгливо… Это что-то новое. Слишком стар он, наверно, поэтому. Однако Оля зябко повела плечами под препарирующим взглядом старичка.

— Садитесь, — бросил он, а сам ушел к окну. Посмотрел сквозь стекло на чистое утреннее небо, на зелень деревьев и развернулся.

Ольга села.

— Что с Джоем? — спросила она, чувствуя необъяснимую тревогу.

Старикан молчал, поблескивая стеклами очков. Тревога становилась все более тягостной. От его противного взгляда, верно.

— Что же вы молчите? — воскликнула, не выдержав молчания, Ольга.

Старикан двинулся мелкими шажками, сел за стол против нее, снял очки, потер переносицу и, не надевая очков, высоким неприятным голосом проскрипел:

— Он умер.

— Кто?

— Ваш сенбернар умер.

— Как?! — Оля оцепенела.

— Тихо, мирно, не подавая голоса и не открывая глаз. Грустно иногда вздыхая. Отказываясь от пищи. Не вставая и не меняя позы. Так и затих.

«Они у тебя умирать будут», — так сказал Егор.

— Но почему? Отчего он умер? Такой сильный, большой. Вы ведь брали анализы, да? А почему не лечили? Витамины ему надо было колоть. Я же вам заплатила!

— Я сделал все, что мог, — сухо сказал старичок и надел очки. Его увеличенные глаза вновь брезгливо смотрели на девочку. — Только я не могу лечить от любви, вернее, от тоски. От тоски по любимому существу. Нет таких лекарств, девочка. И витаминов таких нет. Медицина тут, к сожалению, бессильна.

— Врете вы все! — От растерянности Ольгу бросило в злость. — Собака умерла от любви. Что за глупости?. Кто вам поверит? И в диагнозе вы так не напишете: умер от любви. Смешнее ничего не придумали?

— Ошибаетесь. — Старикан был совершенно спокоен. — Именно так и напишу: умер от любви. От тоски. Оттого, что даже собачьему сердцу не прикажешь, кого любить. Оттого, что не обмануть его ни мясом, ни конфетами, ни фальшивой лаской. — Тут вдруг врач растерял свое спокойствие, вскочил, дрожащими руками сорвал очки, и так, стоя, держа очки в сухих ручках, выговорил с глубоким внутренним недоумением. — Впрочем, зачем я вам говорю все это? Бессмысленно. Напрасно. Вы теперь все чувства оцениваете в деньгах, и даже не в русских. Так удобнее. Так проще. Идите, девочка, идите. Справку возьмете у фельдшера на первом этаже. Или вы хотите взглянуть на Джоя?

Оля испуганно покачала головой.

— Правильно. Не хотите. Зачем. И забирать вы его тоже не станете. Нет? Нет. Вот и идите. Мне тяжело смотреть на вас.

— Почему? — еле слышно спросила Оля. Злость прошла, испарилась, осталось подавленное чувство вины, и тревога тлела, не погасла до конца.

— Почему? — Странный старикан водрузил очки и обрел свое презрительное спокойствие. — Потому что на месте вашего сенбернара вполне мог оказаться молодой человек. И, судя по вашему виду, еще окажется. И не один.

Ольга вспыхнула, выскочила за дверь, скатилась по лестнице и полной грудью вздохнула на улице. Чертов старикан! Кто окажется на месте сенбернара, тому туда и дорога, в конце концов. Хлюпики ей не нужны, пущай они сидят или лежат в том месте, которое им судьба уготовила. Так им и надо! Вот только денег потерянных жаль! За Джоя отвалили бы не скупясь, в этом она не сомневалась. Ну да ладно! Надо думать, что дальше делать. Фотографии. У этого слизняка фотографии. На них она и Егор. И собаки. И автомобили. Где же Егор? Автомобилист, елки-палки! Бросилась к автомату — гудки. Никто не берет трубку. Он не хлюпик, Егор, он далеко не хлюпик. Но он пропал. Уехал куда-нибудь? Не сказав ей? А почему он должен ей говорить? Она приняла его не очень приветливо в последний раз. Фотографии. Так. Сегодня он ждет ее в студии. И если она не придет… Ага. Вот, что ей нужно. Ей нужны негативы. Обязательно. Во что бы то ни стало. Ха-ха! И поэтому она придет. Прямо детектив получается. Что ж, вперед. Оля-ля! Значит, старый ты хмырь, смотреть на меня тяжело? А на мои снимки? А если чуть-чуть обнажиться? А если не чуть-чуть? Ольгу бросило в жар, она летела по улицам города, не обращая внимания на взгляды мужчин, бросаемые ей вслед. За такие снимки — кто знает? — может быть, ты первый, старый зануда, вывалишь бабки, а потом, высунув язык, будешь упиваться моим видом, спрятавшись в своем кабинете и опустив шторы. Тяжело ему, видишь ли…

Она уже спускалась мелкими бетонными ступеньками в полуподвал. Именно этот адрес — вон крупные цифры торчат на углу дома, именно здесь теперь обитает молодецкий разврат, и он, яркий представитель оного — юркий и хваткий паренек с цепкими глазками, которого зовут не иначе как Игорек. Ласково. Не Игорь, не Игореха, а вот так — Игорек. Почему? Почему его, парня с наглыми глазами, зовут ласково, почти нежно? И тогда почему то, чем он занимается, называется развратом? Ольга даже остановилась на последней ступеньке не столько для того, чтобы перевести дух, сколько вот от этой,