Искатель, 2002 № 07 - Журнал «Искатель»

надзора и сыска будет так отлажена, что надобность в услугах детективов-консультантов начисто отпадет. Механизм будет работать с непогрешимой точностью, наказание воистину станет неизбежным, и это, в сочетании с общим ростом благосостояния, нанесет решительный удар по преступности. Я не стал вдаваться в полемику, доказывая утопичность подобных надежд. Уж вы-то знаете, Холмс, что состоятельные люди нарушают закон ничуть не реже бедняков, а изобретательность преступников может поставить в тупик самый совершенный полицейский аппарат. Но я не стал спорить с Лестрейдом, и он, не встретив во мне ни сторонника, ни оппонента, замолчал, а потом и задремал.

Воспользовавшись его молчанием, я проанализировал все, что знал о Генри Райдере и обстоятельствах его смерти, и пришел к выводу, что пока фактов недостаточно для построения хотя бы одной мало-мальски приемлемой версии. Разумеется, напридумывать можно что угодно, но это будут лишь бесплодные фантазии, ни на йоту не приближающие к истине.

«Приехали!» — возвестил кэбмен.

Лестрейд проснулся, очумело тряхнул головой, покосился на меня: не улыбаюсь ли? — и сказал:

«Не самое симпатичное место для визитов, но выбирать не приходится», — и первым спрыгнул с подножки.

В чем, в чем, а в этом инспектор был прав: морг на Монтегю-стрит — учреждение, способное внушать только страх.

Сумрачное здание с туннелем-провалом вместо дверей. Арки, сырые стены. И этот сладковатый запах, едва различимый, но неотвязно напоминающий о себе при малейшем колебании воздуха. Мне был знаком этот запах, этот воздух, я вдоволь надышался им в госпитале, где трудился помощником хирурга, по мере сил спасая моих раненых товарищей по Пятому Нортамберлендскому стрелковому полку.

Я отогнал воспоминания о Второй афганской войне и вслед за Лестрейдом нырнул в черноту провала. Двери здесь все-таки были — в конце туннеля их створки освещал газовый рожок. Лестрейд решительно потянул за ручку. Дверь, скрипнув, отворилась, приглашая войти. Мы вошли.

«Инспектор Лестрейд? — навстречу нам спешил невысокого роста молодой человек, почти юноша. — Очень приятно, очень. Я доктор Монтгомери».

«Все готово?» — спросил Лестрейд.

«Да, все сделано, все! Желаете посмотреть? Пожалуйста! Ведь все сделано, все…».

На меня произвели неприятное впечатление мальчишеская восторженность доктора Монтгомери и его манера без конца повторять слова. А его румяные щечки в стенах морга казались на редкость неуместными. Впрочем, я, конечно, был пристрастен. Видимо, пребывание в этом зловещем приюте усопших душ пагубно сказывалось на моем хладнокровии.

«А это доктор Уотсон», — представил меня инспектор.

«Коллега? — Доктор Монтгомери лучезарно улыбнулся: — Лестно, лестно видеть себя в окружении знающих людей, да-да, знающих людей. Постойте! Доктор Уотсон? Не вы ли автор этих историй… историй о Шерлоке Холмсе?»

Я сдержанно наклонил голову.

«Это замечательно! — воскликнул юноша. — Такая честь для меня. Сам доктор Уотсон!»

«Не будем терять время», — хмуро сказал Лестрейд. Инспектор признает только славу короны Британской империи и свою собственную.

«Да-да, не будем терять время, — подхватил доктор Монтгомери. — Прошу вас».

Мы прошли длинным коридором (юноша-доктор открывал и закрывал за нами двери) и оказались в большой, ярко освещенной комнате без окон. Вдоль стен высились стеллажи с ретортами и колбами. На столике в углу над бунзеновской горелкой трепыхался язычок пламени. Здесь же лежал раскрытый чемоданчик, в устланных бархатом гнездах которого посверкивали хирургические инструменты. «Хороший набор, — отметил я про себя. — Похоже, немецкий. Дорогой».

«Сюда, джентльмены».

Доктор Монтгомери подошел к стоящему в центре комнаты столу и сдернул простыню, прикрывающую распростертое на нем тело.

Смерть уже предъявила права на бренные останки Генри Райдера: заострившийся нос, окоченелость неестественно вывернутых рук и ног…

«Как скоро после удара наступила смерть?» — спросил инспектор.

«Какой из ударов вы имеете в виду?» — потребовал уточнения доктор Монтгомери.

Лестрейд подумал и произнес неуверенно:

«А что имеете в виду вы?»

«Эта черта, — Монтгомери указал на безобразный красно-синий рубец на безжизненном лице Райдера, — след от удара. Но не этот удар стал причиной смерти. Вот истинная причина».

Доктор приподнял голову трупа, и мы с Лестрей-дом увидели небольшую треугольную ямку в основании черепа.

«В ране следы извести и крупицы обожженной глины».

«Кирпичная кладка», — кивнул Лестрейд.

«Это вне компетенции врача. Вне компетенции», — прижал руки к груди доктор Монтгомери.

«Кирпичная кладка, — с глубокомысленным видом повторил инспектор. — А как мой первый вопрос, доктор?»

«Как скоро? Немедленно. Двух мнений быть не может».

Лестрейд повернулся ко мне:

«Что скажете, Уотсон?»

Я склонился над трупом. Ничто не давало мне повода усомниться в профессионализме доктора Монтгомери, но… Через несколько минут я убедился в непогрешимости его выводов, о чем и сообщил инспектору. По-детски широко распахнутые глаза доктора благодарно блеснули.

«Вы отлично потрудились», — констатировал Лестрейд.

Монтгомери буквально расцвел:

«Нечасто доводится слышать слова одобрения моей работе, нечасто».

«Дело-то нужное», — снисходительно заметил Лестрейд, направляясь к выходу.

«Не все это понимают. Не все понимают», — сокрушался доктор Монтгомери, провожая нас.

Инспектор шагнул в полумрак туннеля-провала. Я же взял доктора-юношу за локоть:

«Извините за дерзость, мой друг, но мне кажется, вам следует найти другое место приложения ваших сил и способностей. Все-таки препарировать трупы…».

«Я подумываю об этом, — смутился Монтгомери, отчего румянец на его щеках стал и вовсе пунцовым. — Один старый врач… это в Суррее… согласен продать свою практику. Деньги небольшие, но мне все равно не хватает. А тут я еще новые инструменты купил, золингеновская сталь. — Взгляд его стал тоскливым, как у побитой собаки. — Так что придется еще поработать… здесь. А ведь я так хочу лечить людей. Да, людей! Лечить!»

Я потрепал юношу по плечу. Если сначала я испытывал к доктору Монтгомери легкую неприязнь, то теперь мне стало жаль его. Бедный мальчик! Сколько еще предстоит ему натерпеться от нашей непростой жизни!

Размышляя об этом, я ступил под своды туннеля. В чьем больном сознании, скажите на милость, родилось это архитектурное уродство?

— Вы хотите, чтобы я выяснил имя архитектора? — спросил Холмс. — На то существуют специальные справочники. Но почему вы уверены, что архитектор страдал душевной болезнью? Весьма любопытное заключение! На чем оно основано?

— Это был риторический вопрос, — вздохнул я.

Холмс неисправим! А я-то, как я мог забыть, что его познания в архитектуре столь же скудны, как в области литературы или астрономии? А говорить с ним о гармонии форм, «золотом сечении», соразмерности пропорций — дело и вовсе зряшное.

— Так вы не ждете ответа? — удивился Холмс, и мне почудилось, что он меня поддевает. «Уж не показное ли это невежество?» — подумал я, но у моего друга был такой невинный вид, что я отбросил эту мысль.

— Не слишком ли подробно я рассказываю? — поинтересовался я,