Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

«Она, должно быть, слово «опровержение» не поняла», – догадался Купря, снова взялся за ложку, но засомневался вдруг:

«А ведь Добытковы, занятые исчезновением Катерины Власьевны могли утренних газет и вовсе не прочитать. До того ли им было? Может, эти дамы «Черезболотинский листок» никогда и не читают? Лидушка вот моя редко в него заглядывает. В противном случае, надо думать, они не преминули бы заговорить со мной о смерти голубятника».

– В той газете, Маланья, была напечатана клевета обо мне, – строго сказал он, не желая выдавать кухарке своих сомнений. – Тебе понятно слово «клевета»? Оговорили меня, и ты об этом прекрасно знаешь!

– Я-то знаю. Но вот будь я хозяйкой, в дом бы вас не пустила. Дыма без огня не бывает, – высказалась Маланья, но поймав до крайности недовольный взгляд барина, осеклась и поскорее переменила тему:

– И что же эти Добытковы? Говорят, богатый дом у них.

– Правду говорят, – подтвердил Иван Никитич. – Семья зажиточная. Дом у них красивый и обставлен со вкусом. Правда вот главной хозяйки, Катерины Власьевны дома я не застал. Она по делам в Петербург уехала. А что, Маланья, про Добытковых в городе говорят? Должно быть, они гостеприимная семья?

– Говорят, что купец Добытков, как бишь его звали…

– Савелием.

– Да. Савелий Добытков. Вот он дурной был человек. Злой. Что не по нему, сразу в драку. Дворовых своих бил, и фабричным, бывало, доставалось. А потом его самого удар хватил. Это тому уж лет десять назад было. Сынки его еще малы были делами заправлять. Наши тутошние купцы ездили тогда к Катерине, мол, продай нам дело. А она не продала. Сама стала управляться. Вот такая вздорная баба. Возомнила себя фабрикантшей.

– Так ведь говорят, что при ней дела Добытковых лучше пошли? – не удержался от возражения Иван Никитич.

– Ну, мало ли что говорят, – пожала плечами Маланья. – Все равно женщина свое место должна знать.

– Так ведь двадцатый век на дворе! – наставительно проговорил Купря. – Немало женщин из купечества, да из дворянства сами дела ведут. Ты, Маланья, как всегда, не знаешь, а говоришь. Вон посмотри-ка, у тебя в шкафу коробочка из-под монпансье стоит. Вон та, где на крышечке дама с фруктами в руках.

– Эту коробочку мне барыня Лидия Прокофьвна сама отдала, – поспешно сказала Маланья. – Коробочка красивая. Не выкидывать же. Пригодится.

– Хорошо-хорошо, разве я что говорю? – нетерпеливо отмахнулся Иван Никитич. – Ты, верно, не знаешь, что это коробочка из-под фруктовых леденцов. Их привозят из Воронежской губернии. Там большие фабрики, на которых производят сахар, конфеты, леденцы, помадки… Эх, сразу сладкого захотелось! А знаешь ли ты, Маланья, кто хозяйка над всеми этими фабриками? Принцесса Евгения, Ее Императорское Высочество, внучка Николая Павловича, императора Российского. Уж если даме из царской семьи не зазорно вести дела на фабрике, то женщинам из купеческого сословия сам Бог велел! Как будто она одна такая женщина в Петербургской губернии! Я слыхал про дворянку, что держит стекольный завод. А одна генеральша тут неподалеку винокурню устроила. Так что ты, Маланья, в своих взглядах заблуждаешься.

Маланья выслушала лекцию, щуря глаза, потом спросила:

– А вот вы, барин, хотели бы, чтобы наша барыня Лидия Прокофьевна сейчас взялась какой фабрикой управлять? Сидела бы не в детской, а в конторе, встречалась бы там с другими мужчинами, чтобы всякие дела обсуждать, разъезжала бы по городам, по ярмаркам, чтобы товаром торговать?

Иван Никитич растерялся от неожиданного вопроса, хотел было сказать, что Лидия Прокофьевна и сама, должно быть, не хотела бы себе такой работы, но тут же засомневался в этом и только развел руками.

– То-то же! – кухарка приписала себе победу в споре, в утешение налила Ивану Никитичу добавки щей.

– А что говорят в городе о художнике, которого Добытковы у себя принимают? – Иван Никитич перевел разговор на предмет, ради которого и затевал эти расспросы.

– Про художника-то? Вот уж это была потеха! Весь город смеялся! – Маланья махнула рукой, достала большую миску и стала сыпать в нее муку. – Художник у них сначала был зван писать портрет с ихней дочки. Говорят, она красивая, а по мне так ничего особенного, если бы не добытковские деньжищи. Красивая или не красивая, а в девках уже засиделась. Все носом крутит, все дожидает чего-то. Вот дождется, что так и останется, как ее тетка…

– Ты, Маланья, что про художника-то рассказать хотела? – перебил Иван Никитич.

– А, так это… Катерина-то как портрет увидела, так взялась его просить, чтобы он и ее научил картины рисовать. Говорю же: вздорная баба! Мало ей фабрикой управлять, так еще красками мазать надо! А узнали про это так: они вдвоем, купчиха Добыткова вместе с художником, встали на берегу озера и расставили деревянные жерди. Наши подумали, что они будут рыбачить, и подошли посмотреть. Глядь: а эти бесстыдники на те жерди натянули холстину и мажут по ней красками. Вот стыдоба-то!

– Да чего же в этом стыдного? – взорвался Иван Никитич, снова бросая ложку на стол. – Жерди! Это, надо понимать, были выставлены мольберты. Когда художники выходят на природу и рисуют то, что наблюдают в ней, такое действо называется пленэр. Вот ты дурная баба! Не знаешь, а берешься судить.

– А вы подите вон всему городу про ваш полинер расскажите. У нас тут такого никто отродясь не видел, чтоб вдвоем с чужим мужчиной, да у всех на виду.

– Тьфу ты! Пле-нэр! Запомни хоть новое слово! – постарался взять себя в руки Иван Никитич. Не годиться все же винить безграмотную кухарку, ведь у нее не было возможности даже выучиться читать. – Художник-то французский, и слово это тоже французское.

– Чего это он теперь хранцузский? – Маланья всплеснула руками и мучное облачко разлетелось над столом. – Чухонский художник к ним ходил!

– Это какой же чухонский художник? Господин Виртанен?

– А какой же еще? В Черезболотинске один художник. Нам и этого хватает.

– Так это ты про господина Виртанена мне тут рассказывала? Он учил живописи Катерину Добыткову? Так что же ты сразу-то не сказала?

– Все-то вам, барин, не так! Еще про какого-то другого художника вам подавай! – Маланья явно потеряла интерес к разговору, полезла обиженно греметь посудой в шкафу. Иван Никитич открыл было рот для следующего вопроса, но на пороге появилась Лидия Прокофьевна с Лизонькой на руках. Личико у малышки было красным и опухшим, она кашляла и всхлипывала.

– Что же вы тут так шумите? Ребенка совсем разбудили!

– Простите, барыня, это вот Иван Никитич меня новым стыдным словам учит, – пояснила Маланья.