Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

– Похоже, покойник пользовался самыми дрянными, дешевыми чернилами, – поморщился Иван Никитич.

– И все же посмотрите на эту строчку. Она, кажется, располагалась первой на листе. Тут явно вины буквы: «…ерина влас…». Причем «В» явно крупнее букв, что стоят рядом. Я запомнил это сочетание букв, потому что наш достопочтенный пристав заподозрил, что Карпухин тут ругает власти. Я же после визита к Добытковым сразу…

– Это же обращение! «Катерина Власьевна»! – воскликнул Иван Никитич и ошеломленный этой догадкой прикрыл рот ладонью, как часто делала его жена. – Так это письмо, адресованное купчихе Добытковой?

– Я подумал так же! – Самойлов хлопнул ладонью по столу.

– Это что же получается, он ее в чем-то уличил? Но в чем? Супружеская измена отпадает: она вдова. Да и все они там бессемейные: и Марья Архиповна, и Татьяна. А братья? Борис и Георгий – они женаты?

– Нет, оба пока холосты.

– Если не супружеская измена, то что же тогда? Внебрачные дети?

– Фантазии – это по вашей части. Мне интереснее исследовать записку, – доктор склонился над столом. – Посмотрите сюда. Вот эти два слога «вино…» – ими слово явно не заканчивается, тут еще что-то было, видите от «о» идет черточка вверх. Может это было слово «виноват» или «виновата»? А вовсе не «вино», как подумал пристав.

– А тогда «худо…» может оказаться частью слова «художник»! – выпалили Иван Никитич, тотчас вспомнив о таинственном Девинье. Писатель и доктор некоторое время молча смотрели друг на друга. Иван Никитич мог думать сейчас только о запечатанном конверте, адресованном Катерине Добытковой, что лежал у него дома на столе среди прочих бумаг. Стоит только вскрыть конверт… Но как же все это стыдно: украсть письмо покойника и рыться в чужих секретах. Нет, это недостойно. Даже и упоминать о конверте не стоит.

– Впрочем, – проговорил вдруг уже намного спокойнее Лев Аркадьевич. – Это всего лишь наши догадки. Я, право, не знаю, как можно их проверить.

– Зато я придумал, у кого нужно спросить про таинственного французского художника! Про этого Девинье, – выпалил Иван Никитич. – И как это я сразу не догадался, что нужно перво-наперво расспросить его собрата по ремеслу. Уж он-то наверняка знает!

– Вы говорите о Тойво Виртанене?

– Ну конечно! А разве есть еще другой художник в Черезболотинске? Моя кухарка рассказала, что Катерина Власьевна хотела у него брать уроки живописи, и что он писал портрет с Татьяны Добытковой.

– Ах да, верно. Я даже видел этот портрет. Недурно получилось. Он у них в столовой висит. Татьяна там этакая романтическая красавица, сидит у окна рядом с цветочным букетом и задумчиво смотрит перед собой.

– А удобно ли мне будет явиться к Виртанену с расспросами? – засомневался Иван Никитич. – Я с ним едва знаком. Мы говорили всего один раз, когда он устраивал вернисаж в зале черезболотинского Общественного собрания. Он мне показался этаким строгим молчуном. Станет ли он со мной говорить?

– Ну, братец, если ты взялся за расследование дела о таинственном художнике, о пропавшей купчихе, да еще, как знать, может, и о смерти голубятника, то тебе надобно влезть в шкуру журналиста. Придумай, как расспросить его. Приди к нему в мастерскую под видом покупателя картины, а там слово за слово…

– А ведь верно! Я мог бы прикинуться покупателем, – обрадовался Иван Никитич. –Надо будет только сначала с Лидушкой посоветоваться, нужна ли нам картина. Лучше я спрошу его, не рисует ли он иллюстрации к книгам. Ох, кстати… – спохватился он тут же. – Мне уже пора домой. Я ведь всего лишь за микстурой от кашля заходил, а задержался на полчаса!

Положив в карман склянку, быстро найденную доктором в медицинском шкафу, Иван Никитич поспешил домой. На улице тем временем уже почти стемнело.

Глава 8,

в которой герой знакомится с местным художником

Лидия Прокофьевна, забрав лекарство, ушла в детскую, а Иван Никитич, послонявшись некоторое время по дому без дела, направился к себе в кабинет. На письменном столе так и лежал потрепанный сборник его рассказов, унесенный из дома голубятника. Иван Никитич брезгливо отодвинул его в сторону, нашел среди прочих писем конверт, адресованный Катерине Добытковой, и осмотрел его с новым интересом. Если в момент гибели Карпухин держал в руке письмо к купчихе, то здесь, в этом конверте, могла быть разгадка ее поспешного отъезда, а может, даже и смерти голубятника.

«Украл книгу, а теперь собираюсь прочитать чужое письмо? Вот я хорош!» – в который раз укорил себя Иван Никитич. Нет, вскрыть конверт, унесенный без спроса из чужого дома у него не поднималась рука. С какой стати совать нос в чужие дела? Он ведь не какой-нибудь Ивлин. Вот уж этот-то не колебался бы! Ничтоже сумняшеся прочитал бы письмо, да потом еще и опубликовал бы его в «Листке». Нет, Иван Никитич на такое не пойдет. Он добудет необходимые сведения в беседах, открыто спрашивая о том, что ему хотелось бы узнать. А ежели потом захочет что-то из услышанного опубликовать, то перво-наперво спросит согласия у доверившихся ему людей. Да и что случилось такого, чтобы отступать от своих представлений о порядочности? Богатая купчиха отправилась в путешествие, а подвыпивший голубятник поскользнулся и упал с высоты. События тревожные, но не настолько, чтобы читать чужую переписку.

«Да, – строго сказал себе Иван Никитич. – Письмо надо передать кому-то из членов семьи. Или же нет? Вдруг там что-то такое, чего им лучше бы не знать? Не зря ведь на конверте помечено «в собственные руки». Может, следовало бы отдать письмо в полицию? Нет, это тоже, вроде, ни к чему. Вот если бы велись розыски какого-нибудь преступника, тогда, пожалуй, и стоило бы. Ведь письмо могло бы помочь изобличить злоумышленника. Но пока преступником был объявлен один лишь я. А мне точно известно, что несчастного Петра Порфирьевича я не убивал».

Иван Никитич решительно не представлял себе, как следует поступить с этим запечатанным конвертом. Он пролистал сборник рассказов, но в нем не было вложено больше ничего, и никаких помет сделано не было. Иван Никитич с раздражением сунул его поглубже на книжную полку, чтобы он не попадался на глаза, а нераспечатанный конверт убрал в ящик стола, в самый низ, под другие бумаги. Затем он проверил перо и чернила, достал новый лист и принялся составлять список лиц, кто должен был знать что-то о художнике, гостившем у Добытковых. Проще всего было бы расспросить о нем само это семейство, но сейчас