Ловцы черных душ. Дело летающего ведуна - Роман Валериевич Волков

толпа: бабы в ярких платках, мужики в поддевках, несколько цыган в малиновых рубахах, какие-то оборванцы неопределенного звания. Все они, как зачарованные, внимали песне – странной песне на русском языке, в которой словно переплетались языческие мотивы и православные напевы.

Ой ты, сила темная, сила неземная,

Что летишь над лесом, что в ночи блуждаешь…

В тихом осеннем воздухе звучал надтреснутый, но сильный голос старика.

Как пришли на Мокшу-реку люди в черном,

Как сломали дуб священный, костры жгли…

Плакал старый вождь Кузьма у древа павшего

Да молил богов о милости, да не внялись…

Отец Глеб, слушая эти строки, чуть заметно поморщился и наклонился к уху Лилии.

– Не совсем так все было, – прошептал он. – Церковь действовала мягко, с пониманием… Но что возьмешь с народной памяти – помнит лишь горькое да больное.

А гусляр продолжал, и струны его древнего инструмента словно плакали.

На Терюшевой горе собрался народ,

Мокша, эрзя, все как есть – и стар, и млад.

«Не дадим, – кричали, – веру предков рушить,

Не дадим святые рощи полонить!»

Да не слушали их, гнали, как скотину,

В воду силой окунали – крест принять.

А кто против шел – того в железа брали

Да в острог везли, откуда нет пути…

Лилия заметила, как у некоторых слушателей – особенно у пожилых мордвинов – по морщинистым щекам катились слезы. Молодые парни хмурились, сжимая кулаки. Даже русские крестьяне качали головами, явно сочувствуя горю предков этой земли.

А в лесах теперь не слышно песен древних,

Не горят костры на праздник Раськень Озкс.

Где молились деды всем народом вместе,

Там теперь кресты чернеют на холмах…

Последние слова старик почти прошептал, и струны гуслей затихли, словно задохнувшись от горя. Повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь шелестом осенней листвы да далеким колокольным звоном из села.

– Никакого прямого призыва к бунту, – задумчиво произнес отец Глеб, – но как ловко играет на старых ранах… Вы заметили, сударыня? Ни слова о том, как потом налаживалась жизнь, как строились школы, как местные священники из мордвы служили на родном языке…

– Но песня все равно странная для простого ярмарочного артиста, – прошептала Лилия. – Слишком… ученая, что ли. Будто сложил ее человек, хорошо знающий историю…

– Вот вам и разгадка, – усмехнулся отец Глеб. – Занятный артист, владеющий языками и знающий, как растрогать публику… Давайте подождем, пока разойдутся все, и поговорим с ним.

Толпа начала расходиться. Некоторые бросали монетки в потертую войлочную шапку, лежавшую перед гусляром.

– Все не совсем так, голубушка, – тихо произнес отец Глеб, глядя вслед удаляющимся слушателям. – Терюшевское восстание было не столько религиозным конфликтом, сколько борьбой против имперского гнета. Те же страсти кипели и среди православных русских, и среди казаков при Пугачеве, и у башкир… – Он помолчал, словно собираясь с мыслями. – А что до местных верований, так церковь всегда действовала мудро: храмы ставили на священных местах, не оскверняя их, а освящая заново. Потому и шла мордва к православию не из-под палки, а по доброй воле…

Лилия слушала внимательно, склонив голову, но ее взгляд был прикован к старику-гусляру, который бережно укладывал свой инструмент в потертый холщовый чехол. Когда последние слушатели разошлись, она решительно направилась к нему.

– Простите мою смелость, – проговорила она мягко. – Я та самая любительница старины из столицы, что имела честь слышать вас в клубе спиритистов. Путешествую по дальним губерниям в поисках истинного народного духа… – Она понизила голос до шепота: – То, что вы делаете для сохранения древней веры, бесценно. Жаль только, что против слуг Распятого можно бороться лишь песнями да былинами…

Отец Глеб, стоявший чуть поодаль, поморщился от этих слов, но промолчал. А Лилия продолжала, и в ее голосе звучала странная страсть:

– Но ведь из искры может разгореться пламя…

– Господин Пушкин писал совсем о другом, сударыня, – строго произнес старик, и его голос вдруг зазвучал как у учителя гимназии, отчитывающего нерадивую ученицу. – И я менее всего желаю, чтобы мои старины – да-да, именно старины, а не былины, как вы изволили выразиться, – стали той искрой, что породит пожар на моей земле.

– Но ведь уже породили! – горячо зашептала Лилия, подаваясь вперед. Ее глаза лихорадочно блестели под вуалью. – Разве не об этом говорит нападение летающего ведуна на представителя угнетающей империи? Он высосал их кровь, утащил тела – все как в вашей старине!

Старик молчал, перебирая узловатыми пальцами.

– Я бы никогда не поверила в такое, сочла бы глупой сказкой, – продолжала Лилия, – но я своими глазами видела, как вы воспарили над полом в клубе спиритистов! И это ваше слово… «месс»! Оно ведь намекает на тайное собрание служителей древней веры? Умоляю, скажите, как нам попасть туда?

Гусляр медленно поднял голову. В его глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.

– Мейс, сударыня. Не месс, а мейс. – Он произнес это слово с особенным ударением. – По-эрзянски это значит просто «зачем». – Он обвел взглядом пустую поляну, словно что-то выискивая. – Зачем мне убивать этих чиновников? Зачем мне – летать? – Он помолчал, а потом добавил тише, будто про себя: – И зачем вы, образованная барышня из хорошей семьи, так жаждете крови? Не той ли самой, что пролилась здесь триста лет назад? Думаете, кровью можно что-то исправить? Или это ваш спутник в светском платье подсказал вам такие мысли?

– Как зачем? – В голосе Лилии зазвучало неподдельное удивление, она даже не расслышала последних фраз старика. – Чтобы, подобно древнему колдуну, испив их крови, обрести великое могущество! Чтобы летать все выше к небесам, все дальше…

Старик усмехнулся, и в усмешке этой было больше горечи, чем насмешки.

– Мне не нужно летать, голубушка. Летают мои песни, мои старины. Они поднимаются выше облаков и достигают самых дальних берегов. – Он помолчал, разглаживая складки на рубахе, а потом вдруг сказал буднично: – А то, что вы видели в клубе, всего лишь нехитрый фокус. Смотрите…

Он ловко вытянул левую ногу вперед, правую же незаметно подсунул под полы длинной рубахи, оперся на нее и… приподнялся над землей. Для такого трюка требовалась недюжинная сила, но со стороны действительно казалось, будто старик парит в воздухе.

– Вы пришли не по адресу, – проговорил он, опускаясь. Его лицо вдруг стало жестким, в глазах мелькнула древняя боль. – Я видел пытки своих братьев, своих предков – колесование, четвертование, острые колья… Видел во