Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

больше, чем закономерного. У Кольбера в сосудах случайно развилось несколько аневризм. Такое бывает, но очень редко. А вероятность того, что произойдет одновременный разрыв всех аневризм, получается такой малой, что трудно поверить в естественность.

— Но послушайте! — перебила Мэгги, и Сильверберг посмотрел на жену с уважением: ему редко удавалось перебить Розенфельда. — При чем здесь случайности? Кольбера убили, верно? Я всегда была в этом уверена.

Сильверберг поднял взгляд к потолку.

— Конечно, случайности ни при чем, — кивнул Розенфельд. — Но в медицинском заключении говорится о трагическом несчастном случае. Мол, бывают очень редкие болезни и еще более редкие совпадения обстоятельств. Да, но это вызывает подозрения у человека, знающего теорию вероятностей. Врачам смерть Кольбера показалась естественной, а я не мог в это поверить. Когда вероятность события становится меньше некоего предела, невольно начинаешь думать, что на самом деле ничего случайного не произошло, и событие было результатом разумного вмешательства.

— Ой! — воскликнула Мэгги. — Об этом я недавно слышала!

— Об этом? — с подозрением спросил Розенфельд. — Где вы могли…

— Бинго! — воскликнул Сильверберг.

— Ну как же! В воскресной проповеди преподобного Джервиса. Вы же знаете, Арик, я хожу в церковь по воскресеньям. Там интересно, и можно встретить знакомых.

— И что? — с тревогой спросил Сильверберг. — Преподобный Джервис говорил о смерти Кольбера?

— Нет, конечно! Он говорил, что… погоди, сейчас вспомню… Да! Жизнь на земле не могла возникнуть случайно, шансов так мало, что и говорить глупо. Любому разумному человеку ясно, что все мы созданы Богом, а теория Дарвина — нелепая выдумка.

— Получил? — ехидно сказал Сильверберг и взял с тарелки Розенфельда большую вафлю.

— М-м-м… — протянул Розенфельд. — Да, Мэгги, это удар. Правда, есть другое решение. Если хотите, потом я вам расскажу, как ученые справляются с проблемой возникновения жизни.

— Очень хочу, Арик! Только давайте сначала о вашей Нобелевской премии.

— Моей… Ну да. Так вот, я с самого начала не поверил, что Кольбер умер случайно.

— Я тоже так подумала! — воскликнула Мэгги.

— Господи, — пробормотал Сильверберг.

— Первое предположение — яд, — невозмутимо продолжал Розенфельд. — Но меня убедили, что не существует таких ядов. Я слышал о давней драме между Кольбером и Пранделли, но, как и Стив, считал, что время залечивает раны, через семь лет глупо убивать соперника. Тем более, что Кольбер и Пранделли в прошлом году опубликовали три совместные работы. Мэгги, отношения в научном мире порой кажутся странными стороннему наблюдателю. Хороших специалистов в узкой области физики не так много во всем мире. Порой — два-три человека. Они вынуждены общаться, даже если терпеть друг друга не могут. Современная теоретическая физика так сложна, что в одиночку серьезную задачу не решить — необходимо обсуждать результаты, учитывать ошибки, и никто на ошибки не укажет, кроме специалиста, которого вы, может, в душе ненавидите и готовы убить, но только он скажет, как продвинуться в решении.

— Или украдет идею, — вставила Мэгги.

— Может и украсть, но такие скандалы — редкость, научная репутация часто дороже жизни. Я не шучу. Солидному ученому достаточно один раз прослыть вором, и репутации конец, а ведь это его жизнь, ничего больше он делать не умеет и не хочет.

— Ну… — протянул Сильверберг, — не уверен. Какая была у Кольбера репутация? Фрик.

— Это тоже репутация! Один готов отдать жизнь, лишь бы не прослыть фриком, и держит свои безумные идеи при себе, если они у него вообще появляются. А другому важна именно репутация генератора фантастических идей, и он ни за что не захочет, чтобы его считали таким же, как все. Кольбер и Пранделли терпеть не могли друг друга, но вынуждены были время от времени работать вместе, потому что оба — чуть ли не единственные в мире специалисты по исследованию темного вещества, о котором вообще никто пока не знает, что это такое. Возможно, они не нуждались бы друг в друге, если бы были учеными одинакового склада. Но они были как лед и пламя. Помните русского поэта Пушкина?

— Пушкин? — Мэгги покачала головой и посмотрела на мужа. Муж покачал головой и сказал:

— А-а-а… Он кого-то на дуэли убил?

Розенфельд подозрительно посмотрел на друга и его жену: не шутят ли? Не знать Пушкина! Впрочем, о Пушкине не слышали, судя по опросам, больше половины взрослых американцев, так же, как, говорят, больше половины русских не знают, кто такой Джеймс Болдуин. Так что вполне вероятно…

— В поэме «Евгений Онегин» есть два друга, о которых Пушкин говорит, что они были как лед и пламя. Абсолютно разные. Но ведь дружили!

— Могу представить, чем их дружба закончилась, — мрачно сказал Сильверберг. — Ты хочешь сказать, что один убил другого?

Розенфельд закашлялся. Откашлявшись, сообщил:

— Именно так, Стив. Один убил другого. На дуэли, кстати, а не исподтишка. Но то было почти двести лет назад. Времена меняются…

— Ты все-таки считаешь, что Пранделли каким-то фантастическим образом убил Кольбера? Не имея мотива? После ссоры семилетней давности?

— Был мотив, и очень существенный.

— У Пранделли — убить Кольбера? — хмыкнул Сильверберг.

— У Кольбера — убить Пранделли.

— Но…

— Погоди! — отмахнулся Розенфельд. — О мотиве скажу потом. Сначала — как убийца осуществил свой план. Вот истинно научное убийство! Никто никогда не догадался бы…

— Кроме тебя, — ехидно вставил Сильверберг.

— Кроме меня, — согласился Розенфельд. — Потому что я провел научную экспертизу: изучил работы Кольбера и Пранделли, в том числе совместные. И еще изучил полицейскую статистику, о которой тебе уже говорил и которая не произвела на тебя впечатления. Итак, Кольбер был великолепным генератором безумных идей, а Пранделли — замечательный математик. Когда начался бум поиска темного вещества во Вселенной, Кольбер опубликовал в Интернете статью на эту тему. Темное вещество, писал он, это обычные атомы, молекулы, газ, пыль, звезды, планеты, галактики. Только находится все это в другой вселенной. Кольбер писал: «в параллельной», но мне этот термин не нравится. Параллельные миры не взаимодействуют, а наши две вселенные, напротив, находятся в тесном взаимодействии. Но, в основном, на уровне гравитации. Наши вселенные связывает гравитационное поле, поле тяжести. Искривление пространства-времени.

— При чем тут… — попытался перебить друга Сильверберг, но Мэгги положила ладонь мужу на руку, и тот не закончил фразу. Впрочем, Розенфельд и не расслышал.

— Пранделли тоже опубликовал несколько работ — в отличие от Кольбера, в престижном «Физикал ревю». Применил остроумные математические приемы… вам это неинтересно… но убедительного результата не получил. В общем, у Кольбера была безумная идея гравитационной связи вселенных, а у Пранделли — возможность просчитать математические модели. Так они сошлись…

— И рассказали об этом тебе, — пробормотал Сильверберг, и на этот раз Розенфельд услышал. Сделал паузу, чтобы выпить несколько глотков кофе.

— Кольбер, — сказал он, — рассказать уже ничего не мог, а Пранделли — да, я с ним пообщался. От