Исправительный дом - Никки Френч

нелепого зрелища. В следующую секунду ее охватила дикая злоба, отчего она едва не потеряла сознание. Эта женщина сидела в своем уютном кабинете и требовала, чтобы к ней обращались «мэм», а в то же время другие женщины буквально в паре шагов отсюда искали возможность вскрыть себе вены втайне от остальных, думая, как бы покончить со всем этим…

– Спасибо, мэ-эм! – сказала она.

Табита отворила дверь камеры, ожидая увидеть ужасный кавардак, но события минувшего часа оказался словно лишь плохим сном. Все ее вещи, как и прежде, лежали на столе. Табита выдвинула ящики своей тумбочки – ее одежда была аккуратно свернута и уложена в том же порядке, как и прежде. Платье Ингрид лежало на ее заправленной койке.

Табита хрипло вздохнула и протерла глаза.

Дверь камеры распахнулась. Вошла Микаэла.

– Это ты прибрала? – спросила ее Табита.

– В такой живопырке все должно лежать на своем месте, – пожала плечами та.

– Ты все разложила…

– Я подумала, что так будет лучше.

«Она запомнила, где что лежало, – подумала Табита. – Скатала мои футболки, положила на место дезодорант и зубную щетку, поставила правильно книги, прицепила ручку к блокноту…»

– Я не знаю… Спасибо.

– Да не за что.

Глава 20

В библиотеке Табита раскрыла блокнот в коричневой обложке, что купила для нее Шона, и разгладила ладонью страницу. Сняв колпачок с ручки, она задумалась. Перед нею лежал чистый лист бумаги. С чего же начать?

Накануне судья поручил стороне обвинения передать ей все документы по делу. Она что-то смутно помнила его слова о сроках и этапах. Тогда, встав со скамьи подсудимых на негнущихся ногах, она сообщила молодому человеку, из прокурорских, свои данные, чтобы с нею могли связаться. Но пока нет звонка – что ей делать? Сидеть и ждать?

Вверху страницы она написала: «Пятница, 21 декабря», – и подчеркнула. Нарисовала рядом снежинку. Вероятно, нужно было начать с того, что она точно помнила об этом дне. «Холод, слякоть, сырость, темнота…» – вывела она.

Табита попыталась вспомнить, что она рассказала Море Пьоцци о том дне. Вроде было так: проснулась рано, но с постели сразу не встала; собралась варить на завтрак кашу, но кончилось молоко, и она отправилась в деревенский магазин; потом заставила себя окунуться в холодное море – точного времени Табита не помнила, – потом виделась с кем-то, но тоже точно не помнит; Энди пришел к ней, когда уже стемнело, и именно тогда было обнаружено тело Стюарта.

Она записывала каждое свое воспоминание, отмечая их пунктами. Проблема была в том, что Табите иногда казалось, будто ее записи были воспоминаниями о том, что она рассказала Море, каковые являлись отзвуком того, что она рассказала полиции, а полицейским она говорила о том, чего на самом деле точно не помнила. Табита зажмурила глаза, сжала пальцами виски и попыталась представить себе, как она входит в свой дом. Вот она идет по посыпанной гравием дорожке через покосившиеся железные ворота (надо было попросить Энди их починить), под ногами раскисшая зимняя жижа, впереди здание из серого камня с полуразрушенными флигелями, а слева – старый бук, на который она в детстве все мечтала забраться. Вот она проходит через главный вход в зал с кафельным полом, где повсюду валом лежат стройматериалы, потом в кухню с низким потолком, капитальными стенами и широким подоконником. Окно выходит на море. Половицы на полу сняты – Энди как раз собирался положить новые. Стены оштукатурены и еще не покрашены в белый цвет, как хотела того Табита. Вот холодный камин – она его так и не разожгла в тот день, поскольку совсем не было дров. Рядом большой потрепанный диван, купленный на «Ибэй», на котором она лежала, укрывшись пледом, когда к ней постучался Энди.

Задняя дверь выходила в сад, где стояли несколько полуразвалившихся сараев, из-за чего он больше походил на грязную строительную площадку. Табита стала думать о распахнутой в декабрьские сумерки двери: вот груда досок, вот Энди присел на корточки, потянулся, нащупал полиэтилен, потом тело. Кровь… Мысленно Табита зашла обратно в дом, миновала кухню, оказалась в необитаемой гостиной. Потом она поднялась по узкой винтовой лестнице мимо маленькой ванной, заставленной коробками гостевой спальни; еще несколько ступеней, и вот она в своей комнате.

Табита выбрала этот дом из-за открывавшегося на море вида. В непогоду через маленькие окна отчетливо слышался шум прибоя. И сейчас, представляя себя у окна, она могла различить далекое дыхание океана.

– Табита Харди?

Раздавшийся голос заставил ее вздрогнуть. Перед ней стояла надзирательница с перекошенным лицом, та самая, которая помогала ее обыскивать.

– Ваш адвокат ждет вас в комнате для свиданий.

– Не может этого быть. У меня нет адвоката.

Надзирательница пожала острыми плечами:

– Как бы то ни было, адвокат вас ждет.

– Что вы здесь делаете? – спросила Табита.

– И вам здравствуйте! – сказала Мора Пьоцци. – Как ваши дела?

– Не особо.

– Мне не понравился исход нашего последнего разговора.

– Но это не ваша вина, – отозвалась Табита. – Я понимаю, что вы просто хотели помочь мне.

– И я не оставляю своих попыток.

– Что вы хотите этим сказать?

– Табита, вам не справиться одной.

– Отнюдь нет.

– Нельзя же так. Это безумие!

– Может, я и в самом деле сошла с ума. Во всяком случае, вы именно так считаете?

– Если вы будете защищать себя сами, то проиграете процесс.

– По крайней мере, я попытаюсь.

– В смысле?

– Попытаюсь выяснить, что на самом деле произошло.

Мора Пьоцци поморщилась.

– Вы серьезно собираетесь выяснять истину, находясь в тюремной камере? Это и есть ваша линия защиты?

– Вы доводите дело до абсурда.

– Потому что это и есть абсурд. И что хуже всего, это самоубийство.

Табита кивнула.

– Я пришла к вам не для того, чтобы вы восстановили меня. Могу вам порекомендовать другого адвоката. Хотя бы на время, пока вы не наймете своего.

Табита посмотрела на свои руки. Ногти были обкусаны, кожа высохла и растрескалась.

Первым ее побуждением было сдаться, согласиться с доводами юриста.

– Вы считаете, что единственный выход – это признание вины. Но я не могу так поступить, – совершив над собой усилие, произнесла Табита. – Так что благодарю вас, но нет.

– Это ваше последнее слово?

– Да. Последнее. Но дело в том, что я не знаю, с чего мне начать. Не имею ни малейшего понятия.

Мора Пьоцци наклонилась к кожаному портфелю, который стоял у ее ног, и вынула оттуда толстую пачку бумаг.

– Думаю, что вот с этого, – пояснила она. – Я распечатала все материалы, которые на данный