Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

этого не делать. Своему мужу, по крайней мере, я не говорю про это ничего, – ответила Юлия. – Я бы с удовольствием составила вам компанию, Марина, но я не могу. Я, наверное, буду вызывать врача. Я утром хотела ехать к частному доктору, Сева хотел даже меня отвезти, потому что я за руль сесть сама не в состоянии, только его ваш муж срочно вызвал на совещание.

– Ну конечно, раз так неважно себя чувствуете. Ладно, отложим. Выздоравливайте, Юленька, я вам еще позвоню, всего хорошего.

Шубина положила трубку. За окном сборище возле уличного экспресс-кафе уже успело разойтись. Пуст был и тот столик. Но Юлия не видела того, что за окном.

Она предложила мне спросить. Она хочет знать, что он ответит. А что, если все будет так, как и в тот прошлый раз?

Юлия залпом выпила кофе. Пусть высокое давление, но без кофе она сейчас уж точно умрет – ночь без сна, что может быть гаже?!

Что-то она еще говорила, эта прокурорская жена… Что-то про врача, нет, это я про врача – его действительно надо будет вызвать сейчас же, пусть не платного, пусть из городской поликлиники, они для жены мэра все сделают, луну с неба достанут… Но что-то было еще в ее словах…

Сеанс у Кассиопеи? Это, конечно же, было бы занятно, но…

Таблетки… Она говорила про таблетки. Вот о чем говорила эта болтливая прокурорша.

Юлия сорвалась из-за стола, ринулась в ванную, открыла стойку. Где тут таблетки мужа? Ах да, она же их хотела куда-то перепрятать и не сделала этого, потому что была занята совсем другими делами. Она пошла в холл, открыла платяной шкаф, вытащила один из пиджаков мужа. Нашарила в кармане упаковку. Вылущила из фольги сначала одну таблетку, потом вторую, потом, подумав, поколебавшись, третью.

Успокоительное, антидепрессивное. Таблетки дорогой американской марки. Это, наверное, лучше, эффективнее для нее сейчас, чем визит какого-то там тихогородского эскулапа.

Глава 23

Травяной чай

В том, что сеанс в комнате наверху сегодня состоится, Кира Горелова, которую в Тихом Городке звали Канарейкой, очень даже сомневалась. С одной стороны, день вроде был по астрологическому календарю годный, но с другой стороны – не подходящий совершенно.

Утром она, как и большинство тихогорожан, узнала об убийстве продавщицы Куприяновой. По местному радио никто ничего, естественно, не объявлял, но весь их двор на улице Гражданской Войны кипел и бурлил слухами и пересудами. С той самой поры, как Кира закончила школу и по подсказке зеркала поняла, что чертовски хорошеет, причем с каждым днем, она возненавидела свой двор. А раньше она так его любила. Раньше вообще все казалось как-то проще: подумаешь, папаша-алкаш, так у кого из ребят с улицы Гражданской Войны отцы не пьют? Подумаешь, вечно в доме денег не хватает, так у кого в городке они есть? Отец работал на полигоне, а когда полигон накрылся, работу потерял. Жили на грошовую зарплату матери (та вкалывала на городской почте) да на пенсию бабки – пять тысяч рублей да три тысячи, вот и все доходы. Лишней пары колготок не купить, а они, сволочи лайкровые, если порвешь, не чинятся.

Кира после школы сразу пошла работать. Можно было бы, конечно, вильнуть хвостом и сделать городку ручкой – ариведерчи, беби! Умчать на поезде в Москву, в Питер. Одно время Кира страстно этого желала, даже собирала тайком чемодан и приценялась к билетам. Но каждый раз ее что-то удерживало – болезнь матери, запой отца, шейка бедра бабки, одним словом – семья. Кира-Канарейка любила свою семью и, несмотря на свои выдающиеся внешние данные, была преданной семейному долгу.

Можно было найти другой выход – выскочить замуж. У нее была тьма приятелей и кавалеров. Однако все они были голые соколы, голоштанная команда с большими, правда, амбициями, типа – вот раскручусь маленько, встану на ноги и буду как Иван Самолетов – местным олигархом. Но у ровесников это все было пока лишь в мечтах – в реальности же нудные посиделки в Интернете, порнуха, коммунальные, давно не ремонтированные квартиры, пьющие предки, пиво, а иной раз даже и шприцы с черт его знает чем, только не с чистым героином (деньги-то на «жестяк» откуда?).

Единственным достойным внимания не ровесником, а просто мужчиной в городе был Иван Самолетов, с которым Киру-Канарейку связывало…

Нет, нет, нет, ничего пока не связывало, кроме смутной истории из детства, которую Кира не любила вспоминать. И истории нынешней, которая больше походила на волынку с продолжением.

Стать женой пока еще холостого Самолетова в Тихом Городке мечтала каждая мало-мальски смазливая особа от шестнадцати до тридцати пяти. За десять лет он, наверное, удесятерил свой начальный капитал. Из той детской истории в памяти Киры всплывала лишь какая-то задрипанная палатка в городском парке – чипсы, не распробованные еще на ребячий зуб «Марсы» и «Сникерсы». А сейчас «Самолетов инкорпорейтед» вмещала в себя половину новой городской инфраструктуры. И конечно, стать женой такого человека было бы очень даже неплохо. Однако стать именно законной женой и совладелицей, а не любовницей, не игрушкой на час.

Самолетов явно симпатизировал ей – Кира заметила это сразу же, как только повзрослела. Он звонил ей по телефону и очень вежливо и настойчиво предлагал встретиться – поужинать у него дома или же в баре его гостиницы «Тихая гавань», скатать на выходные в областной центр, а то и прошвырнуться на джипе в Москву – погулять, посидеть в «Амазонии» или же в Камергерском, в баре Дениса Симачева. Плохи разве предложения для пусть и красивой, но глубоко провинциальной девушки, обремененной малообеспеченной семьей? Сказочные предложения. Но Кира не была глупой и знала, что за сказку придется платить – спать. А после ночи страсти в гостиничном номере нечего будет и думать о том, чтобы выйти замуж за такого человека, как Иван.

Уж такой он был – этот самый Самолетов. Ей казалось, она видит его насквозь. Как он искушает ее, испытывает на прочность – проглотит рыбка-канарейка золотой крючок или не тронет? Соблазнится или устоит? Подчинится его желаниям, прогнется или же…

Из той детской картины, порой непрошеные-незваные, всплывали воспоминания – она лежит на земле, ей плохо, ужасно, она умирает, а потом – свет, и ей лучше. И его лицо над ней. Он поднимает ее с земли, прижимает к себе. Она чувствует тепло его – он как отец, который никогда не вел себя с ней по-отцовски. А вот Самолетов