Искатель, 2001 №12 - Анна Витальевна Малышева

— За счет так называемого портального сердца.

— Какого, какого, портативного?

— Портального, осел ты милицейский! Так в медицине называют печень. Оказывается, при полной остановке сердца она способна брать на себя его функции и, таким образом, кровообращение и обмен веществ все-таки продолжаются, хотя и в очень замедленном режиме. Мне это сегодня один знакомый медик рассказал…

— Молодой и красивый?

— Болван!

— Я или медик? Извини, я просто тороплюсь, а потому немного нервничаю. Нам только что позвонили из местного отделения милиции и сообщили о задержании убийцы. Так что мы с шефом немедленно летим туда…

— Я тоже приеду!

— О’кей, — обрадовался Александр. — Тогда я не прощаюсь…

Пока они ехали в сторону «Гуляй-поля», он вкратце пересказал Гунину сообщение Ольги.

— И ты ожидаешь, что задержанным окажется этот голый «морж» из капсулы? — недоверчиво хмыкнул полковник. — Которому не страшна атмосфера в пять градусов тепла?

— А вы чего ожидаете?

— Не будем гадать, посмотрим…

Через полчаса оба сыщика уже входили в знакомый кабинет. Едва обменявшись рукопожатиями с лейтенантом Ивченко, они с плохо скрываемым нетерпением попросили его привести задержанного.

— Только учтите, товарищ полковник, — предупредил оперативник, сделав необходимые распоряжения, — по-моему, он явно не в себе.

— Что это значит?

— Чушь какую-то порет, руками размахивает, пена изо рта идет… Впрочем, может, он специально психа из себя корчит, чтобы за невменяемого сойти. Или просто свихнулся мужик на сексуальной почве, вот и гонялся по улицам за девчонками с ножом в руке.

— Мужик? — переспросил Александр.

— Ну да, ему уже далеко за сороковник, — подтвердил Ивченко, — да вот, сами посмотрите…

И глазам сыщиков предстал всклокоченный Аркадий Сергеевич с закованными в наручники руками.

— Ха! Старые знакомые! — непонятно чему обрадовался ученый, сразу узнав обоих. — А поздно, голубчики, поздно… Опоздали, знаете ли, голубок улетел… — И он зашелся каким-то неприятным, дребезжащим хихиканьем. — Меня-To вы поймали, а он улетел, улетел, улетел!

— Что вы имеете в виду, Аркадий Сергеевич? — мягко спросил Гунин. — Кто улетел?

— А тот, кого вы разыскивали… Вы и ваша шалава, которая вас с собой притащила! Кстати, а где она? — Он злобно огляделся по сторонам. — Прячется, сучка? Меня, что ли, боится? И правильно делает!

— Сядьте и успокойтесь, — строго приказал Ивченко, однако лучше бы он этого не говорил.

В глазах Аркадия Сергеевича мелькнула столь явная искра безумия, что внимательно наблюдавший за ним Александр содрогнулся. Ученый опустил голову вниз, уткнулся подбородком в кулаки, и вдруг началось яростное, но довольно монотонное бормотание, обращенное не столько к окружающим, сколько к самому себе:

— Мой разум бессильно стучал в скорлупу открытия и мучился оттого, что был не в силах извлечь оттуда сверкающее ядро истины. Мудрецы прошлых веков уже не могли дать никаких советов, ну а современники еще не знали о происходящем эксперименте. Впрочем, их реакцию было нетрудно представить! «Нельзя создавать гомункулуса и наделять его душой— результат будет чудовищным!» «Нельзя экспериментировать со святая святых — человеческим «Я»!» «Какое чудовищное научное кощунство — ставить себя на место Господа Бога и пытаться воскресить мертвых!» Но ведь если Бога нет, то почему бы не поставить себя на его место, а? Я вас спрашиваю? — И он вскинул замутненный взор, но ему никто не ответил.

— Ну что? — спросил Ивченко, подходя к обоим сыщикам. — Что нам с ним теперь делать? Отправить на психиатрическую экспертизу?

— Это само собой, — задумчиво согласился полковник. — Но он действительно был один? У него не было сообщника?

— Нет, — не слишком решительно покачал головой лейтенант, — во всяком случае ребята из патрульной машины никого больше не видели. А что, мог быть сообщник?

— Пока не знаю.

— Николай Александрович! Вы сейчас думаете о том, пуста ли капсула? — догадался Александр, легко трогая шефа за рукав.

— А ты сам в это веришь?

— Честно говоря, даже не знаю, что и думать…

— Если не знаешь, что думать, надо действовать. Снова добраться до капсулы, чтобы проверить ее содержимое, нам уже вряд ли удастся, а потому остается только одно — провести обыск на квартире этого свихнувшегося гения… Нет, но что же это все-таки за симметрия такая, а?

ГЛАВА 10

Начало эксперимента. Исходная постановка проблемы.

Человек — существо поразительно наивное. Его легко удивить карточными фокусами, но при этом он почти не интересуется величайшей тайной на свете: что представляет собой его собственное «Я»? И самая величайшая проблема здесь — это выяснить, как и для чего возник феномен само-осознания?

Для ответа на этот вопрос можно исходить из самой основной и универсальной закономерности — три основных события наблюдаемого нами мира произошли в результате трех случаев нарушения симметрии. Вселенная возникла в результате нарушения принципа четности в слабых взаимодействиях, жизнь — в результате нарушения симметрии правых и левых белков в пользу последних, человеческое сознание — как асимметрия двух полушарий головного мозга. Именно благодаря этой асимметрии зародилось такое замечательное свойство сознания, как способность переводить понятия в образы и обратно. Поскольку, как говорил Фрейд, «большинство абстрактных слов являются потускневшими конкретными», постольку для этого можно воспользоваться их первоначальным конкретным значением. Например, обладание можно представить, как сидение на чем-то; а абстрактная мысль о необходимости усовершенствовать свой труд может породить сон о строгании куска дерева.

По-видимому, для возникновения суперили надчеловеческого разума, состоящего уже не из живых нейронов, а из искусственных элементов (Примечание. На первом этапе, поскольку роботы пока еще слишком неповоротливы, а степень их автономности весьма низка, возможно био-электронное сознание, то есть вживление в мозг человека электронных плат, заменяющих отдельные участки мозга и обладающих долговременным автономным питанием.), необходимо четвертое нарушение симметрии — между информацией о собственном теле и информацией об окружающем мире, — разумеется, в пользу первой.

Лишь в тот момент, когда объект эксперимента перестанет относиться к обоим видам информации, как к равноценным, и начнет противопоставлять первый вид информации (Я), как главный, второму (не-Я), как второстепенному, можно будет говорить о возникновении сознания и самосознания. Но как осуществить это нарушение симметрии искусственным путем, если в обществе это происходит благодаря воспитанию, овладению языком и социальному общению?

В процессе развития ребенка в правом полушарии его мозга накапливается информация для идентификации собственной индивидуальности — то, что в психологии называется «схемой тела» или «первоначальным чувством бытия». Это можно назвать смыслом ОНО — то есть каким-то смутным представлением о самом себе с точки зрения телесности. С другой стороны, в левом полушарии интериоризируется определенное количество социальных навыков (сверх-Я), важнейшими из которых являются язык и речь. В тот момент, когда неопределенный смысл ОНО находит свое выражение в слове «Я», когда