Лотос и ветер - Джон Мастерс

откинулась в седле и беззвучно рассмеялась, и через минуту ей тоже пришлось рассмеяться. «Прости меня,» сказал он, снова серьезно, почти печально. «Иногда приходится выбирать между смехом и слезами. Вы с матерью были в Симле из-за жаркой погоды, не так ли, а Робин привел тринадцатую роту из Манали в качестве охраны вице-короля?

— Да, — угрюмо ответила она.

«А в чем именно проблема? Чем я могу помочь?

Она выпалила: «Я хочу выйти за него замуж и не выйду ни за кого другого, но он не сделал мне предложения, а моя мать не согласится, даже если он это сделает. Я уверен, что он хотел бы, но он боится и…

«Подожди минутку. Он боится. Это необычные слова, не так ли? Ты хочешь сказать, что он тебя боится? Или о твоей матери?

«Только не моя мать. Если только он не думает, что я могу вырасти такой, как она,» с горечью сказала Энн. Правда заключалась в том, что Робин боялся самого себя. Она знала это, потому что любила его, и по этой причине не могла объяснить это никому другому. Иногда она сама немного боялась, размышляя о том, что она знала и догадывалась о нем. Однажды ночью, лежа в постели и размышляя, она внезапно увидела Робина в роли возницы крылатой хрустальной колесницы, чьи крылатые кони из серебряной филиграни топтали землю и смотрели в пустое небо. Куда приведет ее эта хрупкая штука? Как долго она продержится вместе?

— И вы беспокоитесь, что сплетни повлияют на него? — тихо спросила Хейлинг.

— Да.

Через некоторое время он сказал: «Я не думаю, что могу высказать тебе честное мнение, честный совет. Ты знаешь, что я люблю тебя, Энн». В его голосе слышалась терпкая меланхолия, которая нравилась ей больше всего из всех его настроений.

Она пробормотала: «О, я не знаю, что сказать, но, боюсь, это не… это не…»

«Я вижу это. Все, что я могу сказать, это то, что вы не найдете ответа на свою проблему в других людях — и особой помощи тоже. Ты должен взять ответственность на себя сам».

— Я хочу выйти замуж за мужчину, которого люблю, и быть любимой им, и это Робин, — поспешно сказала она.

«Ты тоже хочешь товарищества, дружелюбия, не так ли, как от своего мужа, так и от других людей? Ты не хочешь жить в маленьком кругу из двоих?»

«Нет, но я предпочел бы это с Робином всему остальному с кем угодно. Но у нас тоже это будет. Робин, должно быть, этого хочет. Все так делают, конечно, иначе они были бы не людьми, а кошками или кем-то в этом роде. Он хочет этого, но он застенчивый, и люди относятся к нему просто по-скотски.

Они сильно отстали от охоты. Лицо майора Хейлинг было морщинистым, серым и показалось ей очень старым. Он сказал: «С тех пор, как поползли слухи, многие люди, которые встречались с Робином Сэвиджем, высказывали свое мнение о нем. Я слушал. Большинство из них говорят, что он слишком зациклен на себе. Нездорово… сейчас, сейчас, подождите. Они хотят сказать, что он кот. Знаешь, некоторые мужчины — кошки, некоторые — собаки. Ни одна женщина не является кошкой. Я не встречал ни одной, которая действительно, сама по себе, больше всего на свете хочет гулять одна. Но некоторые мужчины так и делают. Я встречал одного или двух, и я знаю этот бренд. Это по глазам».

«Ты сам такой, — сказала она удивленно, чувствуя, что своими словами он внезапно решил открыться ей. Хейлинг посмотрела на нее и продолжила: «А некоторых мужчин считают кошками, но это не так. Они хотят любви, товарищества и всего остального, но по той или иной причине не могут этого получить. Они просто должны как можно лучше притворяться кошками. Он отвернулся от нее, и она смущенно опустила глаза, когда он продолжил: «Я еще не познакомился с твоим Робином. Ты собака — самая живая, самая ласковая, самая собачья собака молодой женщины, которую я когда-либо знал. Просто убедись, что Робин не кошка — настоящая, неподдельная кошка, рожденная для одиноких прогулок по лесу. Пошли, нам лучше продолжить охоту.

«Нет, подождите, пожалуйста.» Несколько минут она наблюдала за дымкой пыли, которая поднималась над Джамрудом, фортом у входа в Хайберский проход, и распространялась все удлиняющимся следом по дороге в Пешавар. Она сказала: «Откуда мне когда-нибудь знать, если мерзкие слухи и ложь людей загоняют его обратно в себя? Я этого не потерплю! В следующий раз, когда я услышу что-нибудь подобное, я надаю им пощечин, и мне все равно, кто это! Что это?»

«Вероятно, зимний караван из Кабула. Сомневаюсь, что он прибыл издалека, потому что перевалы из Туркестана будут закрыты. Тебе нравится, когда за тебя сражаются в твоих битвах?

— Нет, но Робин…

«Моя дорогая Энн,» резко сказал он, «я больше ничего не хочу слышать о мистере Робине Сэвидже. Мне очень жаль, но я этого не делаю.

Она знала, что причинила ему боль, и невольно порадовалась, что смогла это сделать. Это была часть женской силы, которой ей недоставало, власти, которую Эдит Коллетт могла оказывать на стольких мужчин без каких-либо усилий и вреда для себя.

Но удовольствие длилось недолго, потому что она обнаружила, что ей действительно больно. Она сказала: «Мне очень жаль, майор Хейлинг. Ты же знаешь, что ты мне нравишься, не так ли?

«Когда я решу сохранить свое место циничной, но мудрой и доброй старой одноглазой совы? Да, я знаю. Пошли.

«Нет, я иду домой. Ты иди. Я скажу, что ты проводил меня до границы военного городка.

«Это Северо-западная граница, мисс. Я пойду с вами. Дорога вон там, на обочинах лошадям будет легче, чем на этих камнях.

Рядом с ним она потрусила к дороге. Справа от них ползущий караван распался на отдельные фигуры людей, лошадей и вышагивающих верблюдов. Ветер медленно уносил пыль на юг. Натянув поводья, она осмотрелась и вскоре поняла, что это был не караван, а военный конвой. Она увидела повозки комиссариата и их измученных мулов. Если бы только Робин мог быть с ними — но его бы не было, если бы его не ранили или не отправили обратно. Затем, ближе, чем голова конвоя, она увидела всадника и пешего мужчину. Ее пальцы сжались; если бы на ней не было перчаток, майор Хейлинг, должно быть, увидел бы, как побелели костяшки ее пальцев. Ее губы были плотно сжаты; это, конечно, он должен был