Лотос и ветер - Джон Мастерс

над мисками с водянистым супом, он понял, что они уже слышали эти истории. Он опустил взгляд на стол. Он не хотел, чтобы они подумали, что он бросает им вызов встретиться с ним взглядом и по выражению их лиц определить, собираются ли они остаться с ним или покинуть его. Честь, которая так много для них значила, была странной вещью. До определенного момента это требовало от них поддерживать своих друзей, правых или неправых; после этого неопределимого момента это требовало от них признать проступок непростительным и нанести удар так жестоко, как только они могли. В любом случае, они были хорошими ребятами, и он не хотел ставить их в неловкое положение. Возможно, сейчас они сблизились как никогда раньше. В кои-то веки все они думали об одном и том же. Это не продлилось бы долго, потому что реплики Шелли уже встали между ним и этим печальным делом. Скоро он уедет, оставив их беспокоиться о нем и никогда, никогда не понимать.

Когда Болтон, хороший помощник, начал рассказывать о перспективах съемок в Манали на следующий сезон, остальные с облегчением подхватили его слова. Робин быстро покончил с едой. Полковник не вернулся. Робин отодвинул свой стул, формально сказал: «Спокойной ночи, сэр» майору Уайтмену и вышел из столовой. В палатке-приемной он взял свой меч из кучи на складном столике и пристегнул его. Пояс с пистолетом он носил постоянно, как и другие офицеры. Он вышел.

Батальон удерживал длинный восточный периметр лагеря. Он медленно расхаживал среди грубых укрытий своей роты. Большинство солдат спали. Он стоял на сторожевых постах за стенами и спрашивал часовых, все ли в порядке. Они смотрели в темноту напряженными монгольскими глазами и не поворачивали голов, чтобы ответить ему. Все было в порядке. Они топали ногами от холода. По их тону было невозможно сказать, решили ли они судить его или нет. Возможно, некоторые из них задавались вопросом, не трус ли он. Его привязанность к ним невольно вернула его к утренним происшествиям. Старый Манирадж был так взволнован, что во время дежурства едва мог нормально говорить.

Левый фланг роты находился под углом, за которым начинался периметр «Макдоналдса». Он услышал оттуда сердитые голоса и подошел. Вскоре он смог ясно разобрать, о чем они говорят.

«Och, awa»! Избавься от своих линий на полу, ты, синюшный маленький человечек. В конце концов, вы ничем не лучше ниггеров!

Бригадные горнисты еще не протрубили «Отбой». На коньках офицерских палаток висели тусклые лампы. Робин увидел трех здоровенных горцев с винтовками и примкнутыми штыками на правом плече и одного гуркха. Секунду он не мог понять. Обычно горцы были рады, когда гуркхи навещали их в своих рядах. Они никогда не притворялись, что им нравятся другие индийские войска, но стрелкам-гуркхам даже разрешалось заходить в те Закусочные, которые были свято зарезервированы для британских войск, заказывать себе ром и платить за него. Индийские сипаи были «ниггерами» или «туземцами»; гуркхи были «Джонни».

Тогда Робин понял и начал злиться. Гуркх стоял к нему спиной. Откуда бедняге было знать, что он понесет ответственность за то, что сделал или не смог сделать один из его офицеров?

Поспешив вперед, он услышал голос Джагбира, шипящего на холодном, разъяренном гуркхали. «Это была не вина нашего сахиба. Это была твоя вина! Почему он не подчинился его приказу?

Джагбир все-таки понял. Никто в бригаде не мог думать ни о чем другом. Джагбир не знал ни слова по-английски. Это было невероятно трогательно. Робину хотелось заплакать, но он не мог этому помешать и отступил в тень палатки. Один из горцев грубо толкнул Джагбира рукой и сказал: «Залезай скорее»! Джагбир хлопнул руками по правому бедру, вытащил кукри и встал на страже, не желая, чтобы они снова прикоснулись к нему. Горцы быстро сняли с плеч винтовки.

Внезапно в ссоре произошла перемена. Сквозь туман, застилавший глаза, Робин увидел причину. Джагбир действительно выглядел точь-в-точь как булл-пап, готовый сразиться с тремя взрослыми сенбернарами. Самый крупный горец разразился хохотом и прокричал: «Ты крутой парень. А, извини. Нам не нравится ни один твой офицер. От имени горцев Макдональда, окажешь ли ты нам честь, отхлебнув с нами? Они обняли Джагбира, который поднял свой кукри, захихикал так же внезапно, как обезумел от драки, и пошел с ними. Уходя, он серьезно сказал на гуркхали: «Твоему сахибу следовало остаться на холме». Горцы сказали: «О, давай забудем об этом, мон». Никто из них не видел Робина. Он повернулся и вернулся к расхаживанию по периметру.

Вскоре в рядах горцев завизжала и загудела волынка, а затем заиграл медленный марш «Солдат, положи дун на свой огуречный огурец». Один за другим погасли все огни. В течение десяти минут волынщик ходил взад и вперед среди палаток, укрытий и беспорядочных груд багажа.

Мелодия смолкла в свисте выдыхаемого воздуха, и в лагере воцарилась тишина.

В полночь снова пошел снег. Снег падал быстрее, чем днем, большими мягкими хлопьями, покрывая сидящих на корточках верблюдов и мулов в их рядах, а также взбитую грязь лагеря. Время от времени воздух беззвучно сотрясался от грохота далеких орудий, где Робертс сражался за свою жизнь в Кабуле.

За час до рассвета протрубили пехотные горны и артиллерийские трубы возвестили «Подъем». Несколько минут спустя, когда лагерь начал оживленно просыпаться, «Макдональд пайперс» маршировали взад и вперед под безжалостную песню «Эй, Джонни Коуп, ты уже проснулся?». Робин не чувствовал холода, усталости или голода и не пошел завтракать. Позже за ним пришел санитар. Повсюду разбирали палатки, убирали укрытия, грузили багаж. Взбрыкивающие верблюды и орущие погонщики окружили палатку, которая все еще стояла. Робин нашла подполковника Франклина внутри. В комнате не осталось никакой мебели, кроме складного столика и стула Рурки, в котором сидел полковник. Он барабанил пальцами по столу, когда Робин вошла и отдала честь. Робин показалось, что он не сердится, несмотря на мрачность его лица, а всего лишь обеспокоен и борется с чем-то, чего не понимает, возможно, даже не верит.

Полковник сказал: «Генерал очень обеспокоен тем, что произошло вчера, Робин. Послушай, расскажи мне своими словами, что произошло на самом деле. Все это чертовски запутанно. Он нервно улыбнулся и продолжил барабанить пальцами по столу.

Робин без колебаний ответила ему. Он не хотел сражаться — сейчас он не сражался и никого не обвинял, — но после того, что он увидел прошлой ночью, Джагбира и горцев, он должен был сказать правду.

Закончив, полковник Франклин перестал барабанить по столу и начал хрустеть