Лотос и ветер - Джон Мастерс

крылья отделяют вид от вида, рыбу от птицы. Он интерпретировал действия людей так, как человек мог бы интерпретировать игру теней, угадывая, что нужно сделать, чтобы добиться определенного результата, или исходя из наблюдаемого действия, какую эмоцию оно вызовет. Он увидел, что один человек улыбнулся и протянул руку при встрече с другим, и знал, что они называют это «дружбой». У него не было возможности выяснить, было ли то, что он почувствовал при встрече с Манираджем, той же эмоцией, хотя он тоже улыбнулся и протянул руку. Любовь к женщинам, алчность, честолюбие, ненависть — они использовали эти слова, и ему приходилось, но между ним и ними лежало холодное стекло. Даже страх был другим; сегодняшняя битва показала это. Когда тебя вот-вот пырнут ножом, ты чувствуешь страх — это может служить определением страха; но что бы это ни было, что он почувствовал перед лицом гильзаев на вершине холма, и это было сильное чувство, это было не похоже на то, что чувствовали Джагбир, Манирадж или Болтон. Для них это, должно быть, выглядело как любопытство — то, как он стоял там без пистолета и вглядывался в глаза человека, ищущего своей смерти. Возможно, это было то, что они называли страхом, который он испытывал, когда кто-нибудь подходил слишком близко к его бокалу и заглядывал в него, словно желая разбить его из любви к нему — например, его отец и Энн.

Он крепко сжал монету. Боже, Боже, я не хочу быть уродом.

В этот момент далекий огонь воспоминаний о любви согрел его. Он мог бы уйти. Все было бы хорошо. Анна любила его. От нее он мог узнать, что такое «любовь», и поэтому полюбить ее. Но… если бы он пошел к ней, таинственное в нем умерло бы, и они с Энн убили бы это.

Он долго сидел здесь, у тела капрала. Подошли сержант и двое рядовых. — Подвиньтесь, сэр, — грубо сказал сержант, — мы должны отвести капрала в могилу. — Никакое уважение к званию Робина не скрывало воинственности в его глазах. Робин отодвинулась.

Он услышал шаги позади себя, обернулся и увидел стрелка Джагбира с двумя винтовками в руках. «Почему бы тебе тоже не оставить меня, Джагбир?» спросил он с внезапной горечью. Но если ни один человек не мог быть частью его, если его дух поднимался только навстречу ветру, почему на его глазах выступили слезы?

«Куда мне идти, сахиб? Джагбир спросил без теплоты в голосе, но и без холодности, просто желая знать. — Останься, — пробормотала Робин.

Со стороны ущелья появились еще двое мужчин. На одном была бесформенная форма цвета хаки с воротничком священника, и он постоянно вытирал снег со своих очков в тонкой оправе. Другой был высоким рядовым с волынкой подмышкой. Капитан увидел их и крикнул наверх. «Мы готовы, падре. Пресвитер достал книгу, и солдаты стояли, склонив головы и держа в руках тописы, в то время как снег падал на их коротко подстриженные волосы.

Закончив молитву, Робин повернулась и быстро полезла вверх по склону. Снег заглушал звон летящих лопат. С вершины холма до него донесся слабый плач горца: «Лохабера больше нет». В нем нет слабости, нет слезливой сентиментальности. Оно исходило из того места духа, которое он так упорно искал — из пустынной долины.

Когда он добрался до трассы, 13-й как раз подходил, голова батальона поравнялась с ротой Робина, солдаты которой растянулись на отдых у подножия холма. Манирадж отдал приказ построиться, и Робин услышала, как майор Уайтмен, заместитель командира, спросил: «Где Сэвидж-сахиб, Манирадж?»

Затем он подошел и отдал честь. «Я здесь, сэр. Грум придержал поводья его лошади, он вскочил в седло и поехал рядом с майором.

«А, вот и ты. Где ты был? Что случилось? Что за слухи? Кровь! Ты ранен? У вас была хорошая схватка? Крупное круглое лицо майора смотрело на него наполовину с тревогой, наполовину с ликованием. «Болтон слышал, что произошло большое сражение. Кавалерист бригады сказал, что ничего не произошло. Кто-то еще сказал, что Макдональды уничтожены. Генерал послал за полковником. Какие у вас потери? Ты ранен?»

«Нет, сэр. При взятии холма у нас было двое убитых и семеро раненых. Здесь внизу ничего. Раненые в полевом госпитале. Рота Маклейна из «Макдональдс» попала там в засаду и была уничтожена.

«Фух! Все их винтовки забрали?

— Да, сэр.

«Фи-и-фу!»

— Маклейн сбежал, — сказал Робин. Он говорит, что моя компания не пришла к нему на помощь, потому что я был напуган.

Майор тяжело повернулся в седле. «Что, что! Ты сбил «кадиллак»?

— Нет, сэр.

Бесполезно было пытаться объяснить кому-либо из них, как это было или как все получилось. Он не думал, что эта путаница когда-нибудь будет распутана. Маклейн оказался не в том месте и не в то время. В этом случае Робину следовало поспешить на звук стрельбы. В другом случае он поступил бы неправильно. Британские войска всегда были в полусне. Он тоже. Майор Уайтмен сердито бормотал себе под нос что-то о чести полка. Как бы он отреагировал, услышав другую версию этой истории — правдивую версию? За исключением того, что гуркхи определенно не испугались.

Робин отдал честь, вышел из колонны и подождал, пока подойдет его рота, затем направил свою лошадь на свободное место во главе колонны и поехал дальше. Он ехал с поднятой головой, вглядываясь в снег и надеясь увидеть сквозь него, в какой-нибудь ниспосланный Богом просвет, панораму необъятной пустоты Афганистана.

Вечером они пришли к месту стоянки на широком плато у перевала. Снег прекратился. Под низкими облаками они увидели холмы, охраняющие Кабул, где афганская армия окружила генерала Робертса и его людей. Время было закатное, но стальной свет не приобрел цвета, и они не могли видеть солнца. Возможно, солнце минуту светило над Кабулом, прежде чем оно зашло, потому что одинокая длинная вспышка озарила холмы к северу от города. Это был гелиограф, и больше он не вспыхивал. Опустилась тьма, и больше не было света, который мог бы донести до них послание Робертса. Офицеры и солдаты в лагере прервали работу и посмотрели поверх грубой, недавно возведенной каменной стены в сторону Кабула, затем повернулись, чтобы посмотреть на бригадных связистов, ожидавших возле своего гелиографа, готовых ответить; но света больше не было.

К ужину полковник Франклин все еще не вернулся. «Он будет ужинать с генералом в бригадной столовой», — подумала Робин, — «а потом они еще немного поговорят обо мне». Его собратья-офицеры ели молча. Глядя на их лица, когда они склонились