Лотос и ветер - Джон Мастерс

суставами пальцев. — Это лучше, чем я слышал… К сожалению, генерал считает иначе. Почему ты сразу не сказал? Возможно, тебе все равно следовало пойти с Маклейном. Или следовало пойти на звуки стрельбы — любой стрельбы. Я не знаю. К сожалению, это вопрос мнения. Полковник Финдлейтер настаивает на создании следственного суда. Военный трибунал, сказал он, но, конечно, сначала должен быть следственный суд. Твой отец…

«Мой отец не имеет к этому никакого отношения, сэр,» отрезала Робин, внезапно разозлившись. «Я сама встану на ноги. Возможно, я совершил серьезную ошибку. Но я не трус, как и любой мужчина в моей компании.

«Нет, нет, Робин, конечно, нет. Не говори со мной так, мальчик! К сожалению, теперь никто никогда не узнает, кто был в той долине.

Полковник Франклин продолжал хрустеть суставами. Снаружи хавилдар из столовой осыпал бранью стрелка за то, что тот без должной осторожности упаковал посуду сахибов.

«Вы совещались с Манираджем? Он убеждал вас сделать то, что вы сделали, вопреки вашему собственному суждению?

«Нет, сэр,» холодно ответила Робин. — На самом деле я пренебрег советом Манираджа.

«Конечно, у него не было бы никаких неприятностей. Это ваша ответственность. Но это могло бы смягчить остроту разговора. Просто неопытность, сказали бы они. И, конечно, мы в полку знали бы, что на самом деле Манирадж ни в чем не виноват. Я имею в виду, что это не повлияет на его шансы на повышение в S.M., хотя ты не хуже меня знаешь, что у него их нет.

— Манирадж не имел никакого отношения к моим решениям, сэр.

«Ну, я с ним разговаривал. Он говорит, что удерживал тебя, когда ты хотел идти вперед. Конечно, это по-прежнему ваша ответственность, но разговоров, горечи будет гораздо меньше…

— Сэр, Субадар Манирадж лжет.

Было ужасно, что Манираджа заставили солгать ради него. Это была ловушка во всех человеческих отношениях. Из сладости всегда вырастала коррупция. В данном случае, из любви Манирадж совершил первый грех против Бога —? ложь. И он сам тоже. Вчера, от имени Маклейна.

«Ну…» полковник с минуту сидел неподвижно. Затем он сказал: — Я не думаю, что ты трус, Робин. Но иногда ты бываешь довольно педантичным. И чрезвычайно эгоистичным. Он вскочил и нахлобучил топик на голову. «Генерал подумает об этом. Если бы не твой… Что ж, мне пора идти. Он остановился у входа в палатку. «Помни, что это касается не только тебя и Маклейна. Сейчас между британской и бенгальской армиями. Хуже и быть не могло.

— Я знаю, сэр.

Полковник вышел, и полог палатки опустился. Минуту Робин тихо стоял в темноте, затем тоже вышел и направился к своей роте. Они построились и были готовы к переезду.

На тропе темп был быстрым. С запада дул сильный ветер, забивая им зубы мокрым снегом, так что они задыхались на случайных подъемах. По большей части тропа вела вниз. Признаков жилья становилось все больше. Из близлежащих деревень доносились лаи собак. Они выбрались из пустоши и приближались к городу.

Ближе к полудню впереди раздалась стрельба. Колонна сомкнулась и остановилась. Робин вспомнила, что был канун Рождества. Он медленно подъехал к штабу батальона, чтобы выяснить причину задержки. Другие командиры рот были уже там. Группа лошадей танцевала на дороге, разбрызгивая слякоть из-под копыт. Офицеры громко переговаривались, чтобы согреться. «Кто стреляет?». Они затопчут его, если мы не справимся. «Почему бы нам не атаковать всем скопом? Почему бы не…?» Они вглядывались в снег, как будто могли разглядеть четыре или пять миль до Кабула. Видимость составляла двести ярдов, и снег скрыл дома, горы и равнину.

Позади колонны проскакал всадник, тот самый сикхский солдат, который вчера прибыл к Робину из штаба бригады. Полковник Франклин быстро поднял глаза, прочитав сообщение. Он сказал: «Сэвидж, немедленно явись к генералу. Я пришлю твою роту к тебе в «дабл». Он снял куртку и вытер пот со лба. Когда Робин развернул лошадь, полковник последовал за ним, пока они не оказались вне пределов слышимости других офицеров. Затем он сказал дрожащим голосом: «Робин, это судьба. И это чертовски любезно со стороны генерала. На этот раз не соверши ошибки, парень. Мы с тобой, все Тринадцатое. Он взмахнул топи, и Робин приготовился к короткой скачке, Джагбир и конюх бежали у его стремян.

В штабе бригадный вымпел, вялый и мокрый, свисал с копья ординарца. Генерал, восседавший верхом среди своего конного штаба, встретил Робина натянутой улыбкой. «Мистер Сэвидж, у меня есть для вас задание. Я так понимаю, вы сочтете его желанным?

Робин решительно ответил: «Да». Генерал подумал, что оказывает ему большую услугу, давая шанс прийти в себя. То же самое сделали и все остальные. И это было правдой; но несколько гуркхов собирались убить, и целью их смерти было бы спасти полковника Родни Сэвиджа, К.Б., от позора, связанного с отдачей его сына под трибунал за трусость.

Генерал сказал: «Хорошо. Этот холм — вы можете видеть только его основание сквозь снег — контролирует нашу дорогу на Кабул. Разведчики пограничных войск были наверху. За низкой стеной на вершине находится около пятидесяти гази. Я собираюсь дать им пять минут на обстрел, затем я хочу, чтобы вы повели свою роту, — он слегка подчеркнул слово «повели»» — и взяли холм на острие штыка. Это понятно?»

— Да, сэр.

«Хорошо. А теперь поторопись. Вот и оружие. И — ах, хм… удачи. Ты знаешь…» Он резко отвернулся, его тяжелое лицо покраснело, очевидно, он не мог закончить предложение. Где-то поблизости залаяла невидимая собачонка, заставив лошадей штабных офицеров приплясывать и встать на дыбы. Робин отсалютовал генералу в спину и хмуро посмотрел на Джагбира. Собака перестала лаять. Компания уже прибыла и ждала на обочине дороги, каждый мужчина трясся от невыразительного смеха. Шесть или семь других стрелков начали подражать собакам, и на минуту в рядах поднялся шум, похожий на воздушную драку. Все это время сзади, невидимые, грохотали орудия, и их снаряды со свистом рассекали снег над головой.

Когда Робин объяснил приказ Манираджу, старые глаза субадара засветились, и тревога исчезла с его лица. Стрелки разошлись по своим местам, и тявканье стихло. Они вытащили штыки и приставили их к винтовкам. Робин увидела, как покраснели их глаза, когда они побежали готовиться. Некоторые из них были готовы умереть или потерять конечность ради самоуважения полковника Сэвиджа, но они смотрели на это иначе. Это была анемия его собственного воображения — его педантичного воображения? Гуркхи собирались показать Макдональдам с Островов, Старой Альме и фанатичным