Искатель, 2004 №3 - Станислав Васильевич Родионов

которые живут в коттеджах, завели собак с нечеловеческой внешностью и несобачьими именами. Ну, а наши деревенские псы их не признают. Отсюда драки с вызовом участкового.

Я улыбнулся пустяшности дела. Он заметил и к своим проблемам добавил еще одну:

— Вчера школьники проводили конкурс на лучшее огородное пугало. Мишка Сабельников взял на грудь канистру самогона и явился на конкурс как таковой.

— В смысле?..

— Как живое пугало.

Если бы я не любил оперативную работу… Поселиться в таком вот поселке участковым, колесить по области на мотоцикле. Знать всех пьяниц в лицо. Рыбалка, грибки, огородик… Принять участие в конкурсе на лучшее огородное пугало и занять первое место.

Мы пришли. Андреич ввел меня в официальную половину дома со словами:

— Мой офис.

На бревенчатой стене, на каких-то сучочках висела полевая сумка, с которой, видимо, он объезжал свой безмерный участок. Андреич снял ее бережно. Еще бережнее открыл и достал плоский сверток — белая плотная бумага была перетянута ленточкой. Не коробка ли конфет? Распустив узелок, участковый бумагу сбросил…

— Икона.

Я не знаток, но видно, что старинная и дорогая. Святой Иоанн Креститель. Серебряный оклад, эмаль по скани… Старинная, тянет не на одну тысячу долларов.

— Лейтенант, где, думаешь, взял?

— У какой-нибудь старушки.

— Нашел.

— В лесу?

— На трассе.

— Как «на трассе»?

— Лежала посреди дороги, в пыли, на солнце сверкала. Похоже, только что обронили.

Икону надо показать ребятам двенадцатого отдела ГУВД, антикварного, — их профиль. Куда ее везли? Дорогая старинная икона на трассе, ведущей к границе… Ясно, куда. Вопрос второй: кто вез? Я предположил:

— Частник.

— Нет.

— А кто?

— Догадайся, лейтенант.

Николай Андреевич пальцем опасливо указал на желтое наплывное пятнышко, севшее на угол иконы. Моя разболтанная мысль описала разболтанную дугу и, коли старина, предположила воск от средневековых свечей.

— Лейтенант, понюхай.

Лесной дух щекотнул ноздри. Моя мысль не пошла-таки прямым путем: я решил, что доска от времени прослезилась. С иконами это случается. И я заключил:

— Сосновая смола.

— Свежая, — уточнил Николай Андреевич.

— Откуда же? — вяло произнес я, догадавшись, о чем думает участковый.

На этот раз его простоватое лицо показалось мне хитроватым, и мой вопрос как бы не требовал ответа. Но участковый ответил:

— С лесовоза, с бревнышка.

— Не возят же они иконы меж стволов…

— Не меж стволов, но возят.

Мне полегчало. Делая, нельзя сомневаться. Оно, конечно, сомнение — признак ума. Но сомнение разъедает волю, без которой на оперативной работе, что жизнь без скелета. Да и какие сомнения, если в руках вещественное доказательство? Теперь я верил в существование контрабандной тропы. Тропы? Тропа, тропинка, дорожка малохоженая… А эту устилают раритетами.

— Андреич, есть ли в поселке адреналин? — спросил я, повеселевши.

— Нет.

— Как же быть?

— В поселке нет, а в моем сейфе есть.

— Какой системы? — уточнил я, не уверенный, что ему знакомо слово «адреналин».

— Ноль семь.

29

В воскресенье лесовозы не ходили. Николай Андреич укатил на своем мотоцикле в далекие углы своего участка. Я тоже решил отдохнуть. Говорят, что отдых — это перемена занятий. Ничего подобного: отдых — это время без всяких занятий. Все утро я болтался дома, перемещаясь от радиоприемника к телевизору, от книжных полок к гантелям, от окна к дивану — и всегда на кухню, к кофейнику.

Лола приняла соленую ванну — полкило соли в теплой воде. Теперь, с мокрой головой, повязанной красным шарфом, в махровом коричневом халате, она сидела в кресле, походя на гигантского отдыхающего жука. Впрочем, не жук, потому что Лола просматривала упитанно-глянцевые журналы.

— Лейтенант, самыми счастливыми людьми считаются испанцы.

— Почему?

— У них много рыбы.

— Какой же дурак это определил?

— Институт Гэллапа.

Блесткие журналы долго вызывали у меня раздражение. Цвета пепельной фуксии — это какой же? Древесно-цветочный аромат — это как? Дерзкая кепи — это что? Брюки из тюля, плавки на брюки, а поверх халат — это модно? А что стоят советы типа «Если дома кончились презервативы, можно взять взаймы у соседа».

Мое раздражение переходило в злость, пока я не понял, что над желтой прессой, эстрадой и рекламой смеяться нельзя. Грех издеваться над убогими. Позже я понял другое. Все статьи о макияже, одежде, стиле написаны людьми, которые давились от смеха. Я хочу сказать, что глянцевые журналы — юмористические, вроде «Крокодила».

Что-то там отыскав, Лола возразила впопад:

— И о политике пишут.

— Например?

— Могильщиком Советской власти был компьютер.

— Ничего подобного: могильщиком Советской власти стала колбаса.

Я болтался по квартире, в то время как за недели и за месяцы накопились дела не спешные, но обязательные. Взятые книги, о которых люди говорили; кипы газет, ежедневно покупаемые и брошенные в общую непрочитанную кипу; пачка журналов «Милиция», профессионально мне необходимых; брошюры о компьютерных преступлениях, о хакерах и кардерах, чтобы не отставать от времени… В бассейн бы сходить, пострелять бы в тире… И я завалился на диван с импортным детективом под названием «Девушка из морга».

— Игорь, а что же со свадьбой? — вернулась-таки Лола к заветной теме.

— Хоть завтра.

— В твоих словах необыкновенная легкость…

— Потому что для свадьбы все готово. Соитие тел, соитие душ, коньяк в холодильнике. Не хватает только штампов в паспортах.

Чтобы меня осерьезнить, Лола заметила тем тоном, каким она, видимо, агитировала мужиков в своем агентстве:

— Не забывай, что женатые мужчины живут на десять лет дольше холостых.

— За счет домашних обедов.

— Кстати, царапины и синяки на теле влюбленных заживают скорее.

— Неужели влюбленные дерутся?

— А поцелуи разглаживают преждевременные морщины.

— Это сколько же надо целоваться? — удивился я.

Сошлись мы на двух пунктах. Первый: свадьбу организуем в ближайшую обоюдосвободную субботу. Второй: обед Лола варит сегодня же, полный, включая суп. Уж коли грядет свадьба, то мне хотелось повторить мысль, которую считал собственнорожденной: влюбляются не в мужчину и не в женщину — влюбляются в личность. Ну, повторю… Лола про любовь знает, я знаю, что она знает, потому что это знают все; и Лола знает, что это знают все, в том числе и я; но если знают все…

В дверь звонили.

Я открыл, не спрашивая, кто там: надеялся на свою реакцию. Не хватало оперативнику уподобляться бабушкам.

На лестничной площадке стояла девица… Нет, в слове «девица» есть пренебрежительная нотка: на лестничной площадке стояла незнакомая девушка, и если уж говорить о нотке, то в ней была нотка элегантности. Пиджак-кимоно, твидовые брючки, косынка… Всё цвета трудно определимого: так сказать, нежно-бирюзовая гамма.

Девушка молчала, но ее взгляд, как модно говорить, меня доставал. Светло-синие глаза… Загар стал матовым. Сноп волос на