Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

— это не просто какая-то операция под ложным флагом. Но я думаю, если мы действительно хотим избежать войны с американцами, нам нужно найти себе веский предлог для этого вторжения».

Президент кивнул.

«Это должно было бы быть что-то, что потрясло бы мир».

«Хорошо», сказал президент.

«Это была бы бойня, сэр».

«Резня».

«Резня этнических русских, устроенная латышскими солдатами».

Очень медленно по лицу президента расплылась улыбка. Затем он похлопал Кирова по плечу. «Превосходно», — тихо сказал он. «Превосходно».

Киров улыбнулся.

Официант вернулся с серебряным подносом. На нём стояли две тарелки, и когда его поставили на стол, Кирова чуть не стошнило.

«La pajata», — торжественно произнес официант.

Президент захлопал в ладоши. Он был полон энтузиазма.

«А теперь оставьте нас», — сказал он официанту.

Киров воткнул вилку в кучу внутренностей и отправил еду в рот прежде, чем президент успел сказать ему, что это такое.

«Нежные, не правда ли?» — сказал президент.

Киров кивнул, продолжая жевать.

«Кишечник», — сказал президент. «Извлекается у телят до того, как их отлучат от материнского молока. Вот почему они такие сочные. Они никогда не ели твёрдую пищу».

Киров кивнул и положил в рот ещё. Ему нужно было съесть всё как можно быстрее, пока он не потерял самообладание.

«Эта сырная текстура», — продолжил президент.

«Рикотта?» — успел вымолвить Киров.

«Нет. Материнское молоко. В кишечнике теленка, когда он умер. Ферменты заставляют его сворачиваться вот так».

Киров сдержался и не поморщился, отправляя в рот еще один кусок.

Президент набил рот большой порцией кишок, а затем сделал глоток вина.

«Что случилось?» — спросил он. «Ты какой-то бледный, Киров».

«Нет-нет, — возразил Киров, отправляя в рот ещё один кусок. — Очень вкусно».

Президент не отрывал от него взгляда, пока тот жевал. Он заставил себя проглотить.

«Я думаю, вам нравится», — сказал президент, улыбаясь.

Киров кивнул и съел ещё. Президент наблюдал, как он опустошает тарелку, а когда тот наконец закончил, встал.

«Браво, Киров. Ты молодец».

Киров кивнул. Желудок у него был словно вращающийся шар. Глаза слезились. Он сделал это.

Президент смотрел на него сверху вниз. Он даже не притронулся к еде.

«Лично мне, — сказал президент, — это блюдо трудно переварить».

Киров кивнул.

«Но ты съел все до последнего кусочка».

«У меня крепкий желудок, сэр».

«Понимаю», — сказал президент, взял свою тарелку и поставил ее поверх тарелки Кирова, прямо перед его лицом.

«Сэр, — сказал Киров. — В этом нет необходимости».

«Чепуха, мой мальчик», — сказал президент. «Ешь».

8

Лорел не разговаривала с Лэнсом со вчерашнего дня.

Она избегала его.

По правде говоря, она не знала, что сказать.

Как вы разговаривали с человеком, который сказал то, что он сказал?

Кто сделал то, что он сделал?

Как вы это проследили?

Это было неестественно.

Возможно, бесчеловечно.

Это не было трагедией. Трагедия — это человеческое состояние. То, что он сделал, убив беременную мать собственного ребёнка, — это было не по-человечески. Это даже не было зверством. Ни один дикий зверь не сделал бы ничего подобного.

Она стояла у плиты, ожидая, когда закипит чайник.

Она услышала, как он приближается сзади, и обернулась.

«Это паспорта?» — сказал он.

На столе лежал открытый пакет, и он принялся рыться в его содержимом.

«Их доставили ночью, — сказала она. — Прямо из Госдепартамента».

Лэнс кивнул и взял одну из них. Он пролистал её и остановился на фотографии.

«Они сделали меня похожим на мальчика из хора».

«Вам не повредит, если вы время от времени будете расчесывать волосы расческой».

«Когда я начинаю следовать модным советам федерального правительства, вот тогда становится понятно, что я совсем сошел с ума», — сказал он.

Лорел попыталась улыбнуться, но не смогла. Она больше не могла относиться к нему как прежде. По её мнению, он давно сошёл с ума.

До того, как она его встретила.

До того, как она позволила Роту изменить свою внешность, чтобы стать похожей на Клариссу. Женщину, которую он убил.

Она не могла винить его во всём, что произошло. Он был с ней честен с самой первой их встречи.

Он недвусмысленно предупредил её, что есть вещи, которых она о нём не знает. Такие, которые она не хотела бы знать.

Он сказал ей, что у него есть причины не возвращаться.

Он сказал ей найти кого-то другого.

Он сказал ей, что совершил поступки, за которые ни один мужчина никогда не сможет искупить свою вину.

Что он был испорченным товаром.

Вот он и перешёл черту.

Теперь она поняла, что он не жалел себя. Он говорил правду.

Он не был достоин служить своей стране.

Он был недостоин.

Она наблюдала, как он кладет паспорт во внутренний карман пальто.

«По крайней мере, ты сможешь вернуться домой», — сказала она.

Он кивнул.

«Эта девчонка все еще там, да?»

«Сэм. Думаю, да».

«Надеюсь, так оно и есть», — сказала Лорел.

Она прикусила губу. Нет ничего печальнее, подумала она, чем смотреть на человека, которого ты уважал, человека, которого ты даже любил, и больше его не видеть.

Ей пришлось немало потрудиться, чтобы уговорить президента подписать его паспорт. С ней всё было легко, но Лэнс, президент, считал его обузой.

Казалось, чем больше Лэнс делал для защиты страны, тем меньше люди ему доверяли.

Тем меньше они хотели его видеть.

Лорел не была исключением.

Он словно напомнил им о тех вещах, которые необходимо сделать, но которые, как они знали, непростительны и даже бессовестны.

Все знали, что ради защиты страны должны были произойти плохие вещи. Ужасные вещи. Жестокие вещи.

Они это знали, они это понимали, но им определенно не нравилось, когда им об этом напоминали.

И это все, чем был Лэнс.

Напоминание обо всех ужасных вещах, которые пришлось пережить, чтобы страна, имеющая врагов, осталась в безопасности.

И никто не мог ему этого простить.

Не президент.

Не директор АНБ.

А теперь даже Лорел нет.

В этом была ирония. Парадокс. Она знала его имя только потому, что ей поручили завербовать его обратно в ЦРУ.

Он хотел все бросить, хотел перестать быть убийцей, а она приложила все усилия, чтобы убедить его снова совершить убийство.

И теперь грех, в котором он признался ей, грех, за который она его ненавидела, из-за которого ей теперь было трудно даже стоять здесь и смотреть на него, заключался в том, что он подчинился приказу.

Он сделал то, что ему сказали.

Потому что это было