Четвертая подсказка - Кацухиро Го

– Вы только что сказали, у вас есть одноклассники…

– Да, и учителя тоже есть. Но найти их невозможно. Я совсем не был заметным ребенком.

– И это несмотря на то, что вас часто ругали?

– Господин сыщик, люди делятся на два типа тех, которые поднимают лицо, когда их ругают, и тех, которые его опускают. Я полностью, на все сто процентов, отношусь к тем, кто лицо опускает. Все, что помнят ругавшие меня люди, это только мой круглый череп. – Показав пальцем на макушку, Судзуки со смехом продолжил: – Правда, в то время такой заметной десятииеновой лысины еще не было… Нет никого, кто бы помнил меня. А если б и были, я не стал бы вам, господин сыщик, рассказывать о них. То есть даже если б и захотел, не смог бы. Потому что это люди, которых не существует. Я ведь знаю. Я человек подозрительный для вас, и я менее полноценный, чем обычные люди. Такого болвана, как я, люди не считают человеком. Если однажды обо мне вдруг заговорят, люди вокруг начнут разглагольствовать, каким я был ребенком да какой у меня был характер… расскажут все самое смешное и странное. Как будто речь идет о забавной зверушке, которую показывают на ярмарке. Будут говорить за спиной гадости и с удовольствием бросать в меня камни. Притом что никто из них не знает ни капли правды обо мне. – С каким-то удовольствием в голосе Судзуки заключил: – В общем, в какой-то момент мне это надоело, и я решил не верить людям, которые что-то рассказывают обо мне там, где меня нет. И не просто не верить – я решил, что этих людей для меня больше не существует. В этом же нет ничего плохого? И вообще, это просто взаимность с моей стороны.

«Значит, если б ты и захотел рассказать, то не смог бы этого сделать?» Киёмия прямо посмотрел в глаза Судзуки. В том не чувствовалось ни малейшего колебания.

«Я знаю, что человек не настолько простое существо, чтобы верить тому, что глаза якобы говорят правду. Из опыта работы сыщиком я знаю, что даже тот, кто не является прирожденным лжецом, может за решительностью и стойкостью скрыть свое замешательство. Более того, есть даже такой тип людей, которые могут лгать только глазами». И все же Киёмия не мог исключить, что в глазах Судзуки проявится отблеск каких-то эмоций.

В тишине следственной комнаты он вдруг почувствовал что-то неестественное. Пропал звук, раздававшийся, когда Исэ печатал текст. Хотелось бы проверить, что случилось, однако отводить глаза от Судзуки сейчас нельзя. Вряд ли коллега мог задремать…

Щелк-щелк-щелк. Звук возобновился. Услышав его, Киёмия осознал, что звук щелкающих фрагментов пазла, напротив, прекратился. Он прищурился.

– Семьи у меня нет. Пожалуйста, четвертый вопрос, – с улыбкой сказал Судзуки.

– А любимая женщина у вас есть?

– Что? – Голос Судзуки звучал странно. – Вас устраивает такой вопрос? Я ведь уже рассказал, что семьи у меня нет.

– Любимая женщина не относится к категории «семья». Разумеется, вы можете скрыть персональную информацию. Достаточно ответить «да» или «нет».

– Нет. И не может быть.

Раздраженная реакция Судзуки выглядела притворной, и фрагменты пазла в голове Киёмии снова начали собираться.

– Это с моим-то лицом? И моим-то животом? Такой, как я, в принципе не может нравиться женщинам! Какой вы зловредный, господин сыщик… Вопрос ваш очень зловредный.

– Испытывать к кому-то положительные чувства – обычное дело. Безотносительно того, примет их другой человек или нет.

– Вы можете так говорить потому, что вы, господин сыщик, импозантный мужчина. А у такого недоделанного типа, как я, нет даже обычных прав.

– Тут как раз вы, господин Судзуки, заблуждаетесь. У меня всегда был негибкий характер. Я толком не умею шутить, и не раз люди были разочарованы тем, насколько я неинтересен как человек. Не помню, чтобы в своей жизни я нравился кому-то из женщин.

– И это притом что вы носите такой прекрасный пиджак? – На лице Судзуки появилась язвительная улыбка. В этом небрежно заданном вопросе просматривался жизненный путь, который он прошел.

– Я таким образом скрываю свою скучную сущность. Или, может быть, это оборотная сторона моего комплекса неполноценности… В какой-то момент я заметил, что стал патологически внимательно относиться к своей внешности. Малейшей помехи достаточно, чтобы я потерял внимание. Я не могу успокоиться, если моя заколка для галстука не находится на расстоянии пятнадцати сантиметров от шеи. Какое отверстие на ремне, тоже определено. И поскольку я не хочу, чтобы оно менялось, дошло до того, что я ограничиваю свой рацион. Это этап, когда, пожалуй, уже можно говорить о серьезном неврозе. – Киёмия слегка пожал плечами.

– Э-э? – протянул Судзуки и с интересом стал всматриваться в него.

Прием Киёмии был стандартным – следователь унижает себя аналогично тому, как это делает преступник, и таким образом пытается вызвать отклик в его душе. Бывали случаи, когда у преступников, захватывавших заложников, возникали товарищеские чувства по отношению к следователю, ведущему с ними переговоры, и они простодушно решали сдаться. Немало было и таких преступников, у которых возникало желание поскорее быть задержанными полицией и за счет этого почувствовать облегчение. Мастерство переговорщика состоит в том, чтобы манипулировать психикой припертого к стенке преступника. В паузах между эмоциональным возбуждением и блефом преступник начинает бессознательно искать повод прекратить бессмысленное насилие, и в этот момент надо предложить ему подходящее для этого оправдание. Киёмия решил, что стержнем мотивации Судзуки является чувство собственного достоинства. Возможно, так у него проявляется ресентимент [16] в отношении окружающего мира, в котором люди отвернулись от него. Человек с вечно опущенной головой наконец решает показать свое лицо и заявить: «Настоящий я не так уж и жалок! Я не тот, над кем можно смеяться!»

«Если я, например, встану перед ним на колени, он, может быть, во всем сознается? Может быть, если человек из элиты со слезами будет упрашивать его, он почувствует свое превосходство и в этом заблуждении решит, так уж и быть, помочь мне?» К сожалению, в полицейской организации такой метод использовать нельзя. Так же, как нельзя применять пытки и вырывать ногти.

– Что ж, задам пятый вопрос… – Впрочем, из тысячи фрагментов пазла осталось заполнить уже меньше половины. – Вы, наверное, совсем недавно постриглись?

Выражение лица Судзуки стало жестким. Это не было чем-то наигранным; казалось, что он внезапно пришел в себя.

– Мое внимание к внешнему виду, – продолжил следователь, – в той же степени касается и других людей. Я непроизвольно наблюдаю за ними. Это плохая привычка, но я уже не пытаюсь от