Когда она вернулась - Люсинда Берри

– Она отказывается со мной общаться.

– Почему? – удивилась я.

– Скажем так, она не на моей стороне.

– Одна из этих?

Скотт кивнул.

Он рассказывал мне о друзьях, которых потерял после исчезновения Кейт. Некоторые из самых близких усомнились в его невиновности и отвернулись от Скотта, в то время как другие – те, кого он едва знал, встали с ним плечом к плечу и превратились в его ближайших союзников.

– Почему ты думаешь, что спустя столько лет она не сделает исключение? В особенности учитывая, что Кейт вернулась? К тому же, если она и впрямь думает, что ты имел к этому какое-то отношение, в ее интересах будет разговорить Кейт, чтобы они смогли тебя привлечь.

Скотт пожал плечами.

– Пожалуй, можно попробовать.

– Отлично. – Я вытянула его из кресла. – Идем, нужно накормить толпу людей, слоняющихся по дому.

Скотт вымученно улыбнулся.

– К тому же они собираются беседовать с Кейт весь день. Кто знает, что они смогут вытащить из нее к вечеру?

Кейт

Тогда

Закинув косметичку в дорожную сумку, я застегнула молнию и в последний раз окинула взглядом комнату перед отъездом. Это был мой пятый ретрит – и одновременно самый результативный из всех, на которых я успела побывать, несмотря даже на то, что прошлой ночью Рэй умудрился унизить половину присутствующих.

Я оглядела нетронутую постель своей соседки по комнате. Вчера после праздника у походного костра, которым заканчивался каждый ретрит, Мелисса не пришла ночевать. Когда я видела ее в последний раз, она флиртовала с одним из новобранцев у реки. У меня вырвался смешок при воспоминании о том, как сконфуженно я чувствовала себя на своем первом костре, когда некоторые разделись догола и принялись плясать вокруг огня. Я буквально не могла отвести от них взгляда, но не из-за наготы, а из-за абсолютной раскованности, с которой они это делали. Я никогда еще не видела ничего более свободного и непринужденного. Нет, я так и не сбросила с себя одежду. Я еще не пришла к этому. Но хотела этого. Быть может, этому суждено было случиться в следующий раз.

Первые двадцать четыре часа я постилась, и это было довольно-таки тяжело, но я заставила себя пережить момент, когда хотелось уйти, и все вдруг стало просто удивительно, как и говорила мне моя наставница, Марго. Я и раньше постилась, но это были очистительные диеты, которые предписывали голод либо замену пищи странным порошком. Однако «Интернационал любви» не признавал подобных постов. Настоящий пост означал у них отказ от всего, включая воду. Я не предупреждала Скотта о своих планах на эти выходные. Ему не понравилось, когда однажды во время тридцатидневного марафона очищения я не употребляла ничего, кроме свежевыжатых соков, а уж услышав о голодании, он точно вышел бы из себя.

Я плюхнулась обратно на только что убранную постель. Я совершенно не спешила возвращаться домой, к нему. С каждым разом это становилось все труднее, а вчера ночью я испытала такой подъем, что теперь мне особенно тяжело было уезжать. Рэй выдал одну из лучших своих речей. Он произносил речь в конце каждого дня. Мы собирались вокруг него на лугу, разложив на траве свои пледы и растянувшись на них.

– Позвольте задать вам вопрос, – его раскатистый голос разносился над головами. – Готовы ли вы умереть за то, во что верите?

Глаза Рэя пробежали по лицам. Никто не шевелился.

– Готовы? – голос его зазвучал сердито и напряженно.

Никто не произнес ни звука. Тишина довлела над нами. Я с радостью впустила ее в свое пространство. Я сфокусировалась на собственном дыхании – выдох покинул мое тело, а на вдохе воздух снова его наполнил.

– Вы готовы умереть за то, во что верите?

Люди начали беспокойно ерзать на своих местах. Все мои чувства были на пределе, настроены на одну волну. Я ощущала вибрации, исходившие от соседей со всех сторон. Все мы замерли в ожидании, что же должно произойти, к чему все это нас приведет.

– Это не риторический вопрос. Есть среди вас кто-то, чья вера столь сильна?

– Есть! – в конце концов прокричал откуда-то сзади мужской голос. Я обернулась. Это оказался парень, пребывавший в процессе горького и жестокого развода. Он поделился своей историей на общем собрании в день открытия в надежде, что ему подставят дружеское плечо. Затем он и приехал на ретрит.

Рэй пробежал взглядом по толпе и, наконец, заметил подавшего голос.

– Ты? – указал он на парня.

Тот кивнул, и Рэй жестом подозвал его к себе. Толпа расступилась, давая дорогу смельчаку. Как только парень подошел к Рэю, тот положил руку ему на плечо. Рыжеватые волосы незнакомца были разделены на пробор посередине и убраны за уши, обрамленные идеально подбритыми бакенбардами.

– Как твое имя, юноша? – спросил Рэй, несмотря на то что незнакомец был очевидно старше него.

– Кевин.

Стоя рядом с Рэем, он гордо выпятил грудь.

– Привет, Кевин, приятно познакомиться, – похлопал его по спине Рэй. – Так за какую веру ты готов умереть?

Кевин обвел жестом толпу.

– За эту.

– Скажи мне, на скольких ретритах с «Интернационалом любви» ты успел побывать?

– Этот – первый, – сияя, сообщил Кевин.

– Твой первый ретрит? Серьезно? Так значит, пробыв рядом с нами тридцать шесть часов, ты желаешь за нас умереть?

– Знаю, что это прозвучит глупо, но так и есть – у меня такое чувство, будто я всю жизнь провел с вами. Здесь мой дом, а я всю свою жизнь не мог его найти, даже не подозревал, что я его ищу. Никогда еще я не испытывал эмоций, подобных тем, что нахлынули на меня в день, когда я пришел к вам в лагерь.

С Рэя Кевин перевел взгляд на собравшихся.

– Большинство из вас со мной не знакомы. В прошлом году, после того как меня оставила жена, моя жизнь рухнула. Жена буквально уничтожила меня и забрала все, что у меня было. Я никак не мог смириться с необходимостью начать все заново, зная, что в любую минуту могу снова все потерять. Мое счастье осталось позади, и я не желал снова рисковать разбитым сердцем.

К тому моменту, как Кевин закончил говорить, в его глазах стояли слезы.

– Я никак не могу взять в толк, как за столь короткое время тебе удалось обрести такие твердые убеждения? – спросил Рэй, явно не желая уходить от этой темы. Порой он всерьез на чем-то фиксировался.

Кевин пожал плечами.

– Что я могу сказать? Я был