Магическое изречение - Наталья Николаевна Александрова

— Прошу тебя, добрый человек… — повторил Хасан, опустив глаза, чтобы не видеть яростный взор одноглазого, который прожигал его, как пылающая головня.

— Не называй меня добрым человеком! — рявкнул разбойник. — Не пытайся меня разжалобить! Покажи, что у тебя в мешке — или я снесу твою голову! — И он поднял свой ятаган.

Хасан понял, что не дни, но минуты его жизни сочтены. Даже если он отдаст Одноглазому книгу, предназначенную паше, — тот вряд ли пощадит его… Впрочем, выбора не оставалось.

Хасан запустил руку в мешок…

Но вместо книги в руку попался лист старого пергамента. Он вытащил его, потому что захотел в свой смертный час еще раз прочесть начертанные на нем волшебные слова, захотел в последний раз насладиться ими, в последний раз почувствовать скрытую в них сокровенную красоту мира.

— Что это за грязный пергамент?! — рявкнул разбойник. — Не хочешь ли ты уверить меня, что из-за него идешь в Белый Замок? Я в это всё равно не поверю! Что там еще у тебя есть?

И тут Хасан начал нараспев читать начертанные на пергаменте слова. Волшебные слова лились из его уст, как холодная вода журчит в роднике в жаркий полдень, звучит как соловьиная песня в саду на закате. Все прочие звуки послушно затихли, даже ветер не шелестел в ветвях шелковицы. Змея, скользившая меж камней в погоне за полёвкой, забыла об охоте, подняла треугольную головку и застыла, прислушиваясь к волшебным словам. Но и полёвка забыла о страхе перед змеёй и замерла, не добежав до своей норки.

Хасан бросил мимолетный взгляд на разбойника, удивлённый тем, что тот молчит, не перебивает его. Лицо Одноглазого было белым как мел. Единственный глаз был полузакрыт, и по изрытой оспой щеке сползала слеза, оставляя за собой борозду, как плуг пахаря.

Хасан дочитал пергамент и замолк.

Некоторое время вокруг царила торжественная, молитвенная тишина, но потом природа словно проснулась, с новой силой зазвучали звуки вокруг, словно заиграл огромный оркестр, тщательно настроивший свои инструменты. Зашелестели листья шелковицы, радостно запели птицы, застрекотали цикады. Полёвка опомнилась и бросилась к своей норке, но змея опередила ее и нанесла смертельный удар.

Хасан снова посмотрел на разбойника.

Тот стоял неподвижно, словно превратился в статую из тех, какие ваяют гяуры в Венеции или Дубровнике. Вдруг ноги его подогнулись, разбойник упал на колени и проговорил непривычно тихим, надтреснутым голосом:

— Святой отец, убей меня! — Он протянул к Хасану руки, на которых, как новорождённый младенец, лежал кривой, остро заточенный ятаган.

— Что такое ты говоришь, добрый человек! — в испуге отшатнулся Хасан. — Аллах, милостивый, милосердный, запрещает убивать! Я никогда не проливал крови, не пролью ее и сейчас…

— Не называй меня добрым человеком! — перебил его разбойник, но на этот раз в его голосе звучала не ярость, а мольба. — Я делал много дурного… Я грабил, и воровал, и убивал, но теперь с этим покончено. Я встретил тебя — и буду делать только то, что ты мне велишь! Скажи, что мне делать — и я сделаю! Никто отныне не заставит меня свернуть с избранного пути!

Хасан растерялся.

Он понял, что чудесные слова со старого пергамента обладают удивительной силой. Сейчас они спасли ему жизнь, мало того — они вручили власть над душой этого закоснелого в грехе человека. Но с ними нужно быть осторожным, как с опасным оружием…

— Встань, добрый человек! — приказал Хасан решительно. — Иди и постарайся исправить то зло, которое причинил. Ты не сможешь вернуть отнятые жизни, верни хотя бы деньги, которые добыл грабежом и насилием!

Одноглазый Акча слушал его, покорно сложив руки на груди и широко открыв свой единственный глаз. Видно было, что каждое слово дéрвиша он навечно отпечатывает в своем сердце.

Хасан обогнул раскаявшегося разбойника и двинулся по тропе дальше — к возвышающемуся на горе Белому Замку.

Ника вошла в холл банка — и первым, кого она увидела, был тот самый человек, который упорно выдавал себя за Сергея, за ее мужа. Он топтался в углу и тут же бросился ей навстречу. Лицо его было перекошено от злости, он явно хотел наброситься на Нику с обвинениями, но она опередила его. Не дав ему рта открыть, она возмущённо, с чувством собственной правоты, налетела на него:

— Куда ты пропал? Ты прекрасно знаешь, что у меня нет денег, и как раз когда мне нужно было заплатить за покупки, ты исчез! Как сквозь землю провалился!

— Я? Исчез? — Видимо, он ожидал от нее оправданий, извинений, и ее встречная атака выбила у него из-под ног почву.

— Вот именно — исчез! Представляешь, в какое положение ты меня поставил? Мне нечем было заплатить! Пришлось извиняться перед продавщицами, пообещать, что я скоро вернусь…

Фальшивый муж растерялся от такого неожиданного напора, он хлопал глазами и подбирал достойный ответ, но Ника не дала ему времени. Она устремилась в операционный зал, и ему ничего не оставалось, как последовать за ней.

Их встретила симпатичная девушка в униформе банка. Она изобразила на лице дежурную улыбку и спросила о цели посещения банка.

— Моя фамилия Соловьёва, в замужестве Ломакина, — сообщила ей Ника. — Вероника Дмитриевна Ломакина. Я наследница Дмитрия Васильевича Джовановича и хотела бы ознакомиться с его счетами.

— Одну минутку, подождите немного, я сообщу о вас старшему менеджеру. — Девушка исчезла за дверью с табличкой «Только для сотрудников банка».

Ника села на диванчик.

В это время ее телефон пискнул, сообщая о поступившей эсэмэске. Ника взглянула на дисплей. Это было обычное с виду рекламное сообщение:

Вероника Дмитриевна!

Только на этой неделе у вас есть удачная возможность оформить чрезвычайно выгодный тариф «Спокойно работаем». Для этого вам достаточно отправить короткое сообщение «Колобок» на телефонный номер… Чтобы уточнить детали тарифа и условия его предоставления, позвоните по второму номеру…

Ника еще раз перечитала сообщение. Это была не простая реклама. Начать с того, что первый телефонный номер она очень хорошо знала. Это был номер редакции, в которой она работала, пока не вышла замуж и не уехала из родного города. Уехала, как она надеялась, к новой, счастливой, яркой жизни. С мужем Сергеем Ломакиным. Кроме того, название тарифа тоже кое о чем ей напомнило. У Михаила Степановича, заведующего их небольшой редакцией, была любимая присказка. Что бы у них ни произошло, он говорил: «Не волнуемся, не нервничаем, спокойно работаем!» А в довершение всего фамилия Михаила Степановича была Колобков, и, разумеется, сослуживцы