Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

здесь… здесь вид совсем другой. Осенний бульвар, новые дома, просторная кирпичная лоджия. Место знакомое, прежде она часто бывала тут, на Осеннем бульваре, в этой большой пустой квартире – с ним.

Это он читает Библию на сон грядущий и делает закладки?

В ванной шумит вода. На полу разбросано белье. Они занимались любовью всю ночь – с ним.

А как же кафе «Винил»?

– Проснулась? Я все смотрел на тебя, когда ты спала.

Кристина обернулась. Вспомнила. Она все вспомнила.

Глеб Сергеевич Белоусов – с мокрыми волосами, с полотенцем в руках, обвязанный по бедрам махровой простыней, – стоял на пороге спальни.

– Сколько времени, Глеб?

– Двенадцать уже. Как ты, девочка?

– Я прекрасно, лучше не бывает.

Кристина подошла к нему и прижалась, прильнула вся голым телом, чувствуя, как он сразу напрягся. Мужчина в возрасте... как трогательно, как забавно они порой реагируют на любую ласку, на любое прикосновение. И какой он был вчера старательный, какой заботливый в постели – немного натужно все у него выходило, но он... просто из кожи лез, чтобы доставить ей удовольствие. И доставил.

Это ощущение блаженства...

Нет, нет, нет, это чувство появилось гораздо раньше. Оттого-то она, Кристина, и согласилась поехать к нему, и отправилась сюда – в его пустую квартиру на Осеннем бульваре.

Нет, нет, нет, отпустило – там, внутри, в душе, глубоко в сердце вовсе не здесь, не с ним, а там – за столиком в кафе утром, когда она все рассказала, по сути, незнакомому ей человеку с внимательными темными глазами, который слушал ее...

Савва, его имя Савва...

А Глеб Сергеевич... Он просто старый, добрый, солидный дядюшка, ее любовник, – респектабельный мужчина, по сути, холостой, занимающий высокую должность, и не где-нибудь, а в судебном департаменте. Порой он мелькал по телевизору, когда показывали совещания или какие-то иные мероприятия, посвященные «совершенствованию судебной системы». С таким мужчиной, ей – Кристине Величко, директору отдела моды, светской девушке – не стыдно было показаться на людях. Они знали друг друга два года. И встречались нечасто, примерно раза два-три в месяц, обалдев на работе, изголодавшись по сексу.

Совсем как в сериале «Секс в большом городе». По сути, очень одинокие, очень занятые люди, самец и самка...

Кристину устраивало и самое главное в их отношениях – она не уводила Белоусова из семьи, не отнимала у жены. Они встретились позже.

– Обедать поедем в итальянский ресторан, хорошо, девочка моя?

Он всегда обращался к ней так вот – девочка моя. Порой Кристине даже казалось, что это обращение слетает с его губ само собой, словно он уже звал так кого-то когда-то.

– Опять в «Беллеццу», что ли? – Кристина укуталась в простыню.

– Там тихо, уютно, никто мешать нам не станет.

– По телику передавали – там убили кого-то на бульваре. Кажется, мужа и жену...

– Нет, там два разных эпизода, – Глеб Сергеевич Белоусов открыл шкаф в спальне. – Я тоже слышал – передавали. Выберешь мне галстук?

Стоя под душем, Кристина вспоминала: беседа в кафе «Винил», после которой ей стало так легко, так спокойно, с тем человеком по имени Савва кончилась практически ничем. Ах да, он взял ее телефон и оставил свой – в мобильнике. И еще он подвез ее до офиса, машина у него роскошная, новая. Вообще-то Кристина надеялась на продолжение, но он лишь улыбнулся и сказал: «Еще увидимся, да?»

Улыбка у него просто потрясающая... Кто он такой? Он вроде бы назвал свою фамилию – Кадош, и она что-то слышала... Надо в Интернете пошарить. Кто он вообще такой? Экстрасенс? Психолог? Принц? Или просто гениальный малый? Добрый, такой добрый, он был так добр к ней, и она...

Она же теперь совсем ничего не помнит, что случилось в Риме, в катакомбах, что так напугало ее, заставило неотступно, постоянно, неотвратимо думать о смерти.

О смерти, что стояла рядом, там, в темноте, и прошла мимо... Надолго ли?

Прошла мимо... Смерть...

И та монахиня тоже не умерла...

А Глеб Сергеевич... Глеб – старый, добрый, респектабельный, грузный, – он позвонил ей вчера вечером, просто позвонил вдруг и предложил встретиться.

«Ты свободна, девочка?»

«Да, сегодня я свободна, а ты?»

Он привез ее в свою квартиру на Осеннем бульваре, где когда-то жил с семьей, а теперь совершенно один, и взял... До спальни они не добрались, просто не дотерпели. Он был сильно возбужден и кончил быстро, но потом, уже в постели, очень, очень старался. И она громко кричала, потому что знала – ему так нравится, когда она кричит и умоляет его «перестать», а сама обнимает его все крепче и крепче, прижимается, льнет, а затем затихает, слушая его хриплое дыхание, бешеный стук его сердца.

Немолодой уже мужчина...

Остро, болезненно, почти трагически переживающий свое одиночество.

Иногда Кристине становилось так жаль его, по-женски искренне жаль... Но любви к нему она не испытывала. Наверное, потому, что и с его стороны особой любви не наблюдалось.

Они там, в своих судах, в своих судебных департаментах – зачерствевшие, закосневшие в праве и процессуальном регламенте, что они знают о любви? Смешно даже думать...

Хотя, конечно, личная жизнь им тоже не чужда, не из камня же они сделаны, из глины, как и все прочие божьи твари.

Однако... и Кристина это знала – если Глеб Сергеевич и любил кого-то в своей жизни, то явно не ее.

– Вот этот галстук, Глеб. К этому костюму просто идеально будет.

– Спасибо, девочка моя, у тебя отличный вкус. Я вчера забыл тебя спросить, так обрадовался, что ты со мной, что совсем растерялся и забыл – как ты в Рим съездила?

Кристина завязала ему галстук. Зачем тебе знать, Глеб... Я уже рассказала об этом – тому, другому, совсем, совсем незнакомому человеку, который...

Это только благодаря ему я сегодня здесь, с тобой – такая довольная, такая счастливая...

Он успокоил, он нашел какие-то слова... да я и слов-то толком не помню, только взгляд, только прикосновение его руки, прямо колдовство какое-то, магия...

Случайная встреча – и страх смерти отпускает.

– Нормально съездили, но такой ужас был, прямо светопреставление – пыльная буря, представляешь?

– А, я слышал, по телевизору в новостях передавали.

– Глеб, а где та фотография?

– Какая фотография?

– Вот здесь, в изголовье стояла у кровати. Ты говорил, это фото твоей дочери. А теперь там Библия.

– Я ее убрал.

– А... хорошо... я просто подумала – столько лет прошло.