Искатель, 1999 №5 - Олег Суворов

договориться о встрече с обладателем пейджера и взять его «тепленьким»? А если он не имеет никакого отношения к данному делу и не знает мадам Куприяновой? Да и вообще, в чем его можно обвинить? Блатной жаргон может быть основанием для подозрений, но не поводом для ареста.

В конце концов, Леонид Иванович решил, что стоит рискнуть. Вот только как бы так половчее составить сообщение, чтобы его получатель заинтересовался и сам ему перезвонил?

«Братан, есть маза, в натуре! Звони… Беспощадному? Нет, отдает дешевым вестерном. Может, что-нибудь иностранное, чтобы озадачить — например, звони Ларсену?»

— О чем размышляешь?

Леонид Иванович, идя по коридору следственного управления, очнулся от задумчивости и пожал руку своему непосредственному начальнику — полковнику Маслову.

— Занимаюсь порученным делом об убийстве Куприянова и его любовницы, — сухо ответил он.

— И как успехи?

— Пока рано об этом говорить, но зацепок много.

— А чем конкретно сейчас занят?

— Ищу молодую и красивую вдову, — криво усмехнулся Прижогин, которому хотелось поскорее избавиться от надоедливых вопросов начальства.

— Когда найдешь, не забудь познакомить! — подмигнул Маслов и весело двинулся дальше.

А Леонид Иванович поспешил в центр оперативной информации, чтобы поднять сводки за последние два дня. Его внимание привлекло следующее сообщение — вчера, в одном из подмосковных лесов, был обнаружен труп женщины. Жгучая брюнетка, лет около тридцати, лежала в лесном ручье, который протекает по дну оврага. Найдена грибниками, в данный момент труп находится в морге судебно-медицинской экспертизы города Ловни.

Но кто это может быть — вдова Куприянова или пропавшая проститутка? Надо немедленно ехать на опознание, прихватив с собой ее соседа Гринева. Прижогин снял трубку, набрал его домашний номер, но на другом конце провода никто не отвечал. Наверное, он сейчас на работе… Кажется, он говорил, что работает грузчиком в фирме «Вест-контракт». Следователь выяснил телефон этой фирмы, перезвонил туда и узнал обо всех событиях вчерашнего дня.

Третий звонок был в ОВД «Аллегорическое».

— Да, есть такой задержанный, — тут же подтвердил дежурный по отделению. — Доставлен вчера старшим лейтенантом Швабриным по обвинению в хулиганстве и сопротивлении представителям органов власти.

— Немедленно выпустите его и привезите ко мне, — строго приказал Прижогин. Стоило ему прекратить заниматься делами этого злополучного отделения, как Швабрин опять взялся за свои художества! — Впрочем, нет, я сейчас сам за ним заеду.

Через час Гринев уже сидел в машине следователя. Выглядел он довольно жалко, хотя никаких видимых следов насилия на его измученном лице не было.

— Били? — первым делом спросил Прижогин.

— Было дело, — криво усмехнулся Гринев. — Понимаете, требуют от меня телефон девицы, которую я видел один раз в жизни… — и он рассказал следователю обо всех своих злоключениях.

— Я уже занимался делами этого отделения, — хмуро заявил Прижогин, — сейчас, правда, вынужден был прерваться… Но я еще обязательно вернусь к этому и добьюсь Того, чтобы Швабрина уволили из органов.

— Дай-то Бог! — вздохнул Гринев. — Но где гарантия, что вместо него не появится кто-нибудь похлеще? Кстати, куда вы меня везете?

— В Ловню, на опознание. Вчера там был найден труп женщины, которая по некоторым приметам может оказаться вашей знакомой…

— Ириной? — с таким ужасом спросил Гринев, что следователь бросил на него быстрый взгляд.

— Вас что-нибудь смущает?

— Смущает? — усмехнулся инженер. — Это еще мягко сказано… Меня не смущает, а трясет, колотит, знобит… Вы себе представляете, что меня ждет?

— Вполне возможно — радость, — невозмутимо заявил Прижогин. — Ведь это может оказаться и не она.

— Да, но мне же придется всматриваться! — с ужасом заявил Гринев. — Нет, не подумайте, я достаточно спокойно отношусь к трупам, но ведь это может быть труп той, которую я так долго и нежно любил… Понимаете, Леонид Иванович, но ведь смерть страшна только для яркой индивидуальности, причем как для нее самой, так и для окружающих. А ведь Ирина была очень яркой женщиной — вы сами видели. Будь она серой и невзрачной мышкой… и я бы не переживал. Серость и безликость не умирают, поскольку постоянно воспроизводятся в других, аналогичных по серости экземплярах, так что этого обновления и воспроизведения никто и не замечает…

Все это грозило обернуться долгими душевными излияниями, поэтому Прижогин решительно прервал собеседника.

— Сергей Иванович!

— Да?

— Выслушайте внимательно, что я вам скажу, — внушительно заговорил он. — Вы напрасно себя так настраиваете, этак вас удар хватит! Вам сейчас надо думать о своей даме сердца не в восторженных тонах, а в самых прозаических, я бы даже сказал, приземленных. Да, я понимаю, «кумир туши моей» и все такое, но вспомните — были же и у нее весьма существенные и неприятные недостатки!

— Наверное, были, — растерянно согласился Гринев, — но я не помню…

— Ну, как же! Вы сами рассказывали, что видели ее сразу с двумя кавалерами и сходили с ума от мысли, что они могут не только беседовать… Так вот, избавьтесь от экзальтации и попробуйте думать о мадам Куприяновой как об обычной женщине, у которой, я извиняюсь, могли быть критические дни, дурной запах изо рта и стервозное настроение. Именно труп такой, самой обычной женщины, мы едем опознавать. Помните, мы опознаем лишь труп, а не ту, что была вашим кумиром! — Заметив на лице собеседника озадаченное выражение, Прижогин решил сменить тему. — Кстати, чтобы вас отвлечь, могу пока рассказать один случай из своей практики, свидетельствующий о том, что, с точки зрения мужчин, женщины — существа весьма странные, с очень своеобразной логикой.

— Занятное совпадение, — пробормотал Гринев, вспомнив историю, рассказанную лейтенантом Швабриным, — но я вас внимательно слушаю.

— Прошлым летом, за какие-то две недели, в разных концах Москвы сгорели четыре автомашины, — начал Прижогин. Причем «почерк» был одним и тем же — преступник действовал глубокой ночью, обливая машину керосином и поджигая с помощью обычных спичек. При этом на первый взгляд в его действиях не прослеживалось никакой логики — во-первых, он сжег старенький «Москвич»-«каблук», принадлежавший одному армянину, который возил на нем продукты для своей коммерческой палатки. Вторым стал черный «Шевроле», уже четыре года находившийся в розыске. Затем последовали «Жигули» новые — собственность одного банковского служащего и «Жигули» старые, на которых ездил восемнадцатилетний оболтус, получивший их в подарок от отца. Я долго не мог понять, что же общее кроется за всеми этими случаями, пока не выяснил у трех бывших автовладельцев маршруты их последних передвижений. Оказалось, что незадолго до своей огненной «кончины» все три машины заезжали в один и тот же московский двор — у армянина там жили родственники, у банкира — любовница, у оболтуса приятели. Владельца «Шевроле» найти не удалось, но жильцы обоих домов, между