Идеальная деревня - Дж. М. Хьюитт

пока были люди, собиравшиеся за этим столом. Он сидел за этим столом, когда был здесь, и дети. Другие – тоже. Друзья, как она их называла тогда, теперь – просто соседи. Подавали чай и разные напитки, в том числе шипучие, которые так любят дети, но она всегда стремилась соблюдать баланс между шипучками и более здоровым питьем.

Много детей прошло через этот дом, но последние двое – те, что теперь вернулись, стали для нее как родные. В родительском доме их не ждало ничего; пребывание здесь, с ней, было не просто передышкой от жизни с вечно скандалящими матерью и отцом. Впервые Вивасия осмелилась надеяться, более того, она начала задумываться, не усыновить ли их.

Такая тонкая линия разделяет опеку и настоящий прием в семью. В тот раз она дерзнула начать приготовления к последнему.

Тут все и случилось, детей забрали. Потом ушел он, и хотя его больше не было, ее имя внесли в какой-то черный список, да там оно и осталось.

Детям здесь больше находиться нельзя.

Прислонившись к раковине, Вивасия ощущает легкий трепет от того, что сделала сегодня – снова привела в дом детей.

– Вы голодные? – спрашивает она, а они смотрят на выдвинутые для них стулья. – Все хорошо, вы можете сесть, – добавляет Вивасия.

Дети не двигаются, а угрюмо таращатся не пойми куда, как будто Вивасии здесь вовсе нет.

При полном свете дня, который льется внутрь сквозь стеклянные двери на террасу, Вивасии удается хорошенько разглядеть их. Волосы у обоих длинные, темные, но не глубокого каштанового цвета, как у нее, а почти черные.

В животе у Вивасии вдруг что-то словно обрывается. Неприятная мысль пронзает ту часть ее сознания, которая еще сохраняет способность к здравомыслию.

Эти дети – не Алекс и Элизабет. Хотя те двое были крохами, когда она видела их в последний раз, в глубине души она понимает, что в конце концов севшие за стол дети – не они.

Она пытается успокоиться. Все хорошо. Как бы то ни было. Эти – тоже дети, и они пришли к ней. Они выбрали ее.

Вивасия, прищурившись, глядит на них. Думает, что, если она вымоет им волосы, дети вполне могут оказаться блондинами. Глаза у обоих одинаково зеленоватые, с оттенком изумрудного, яркие, но их портят покрасневшие веки и белки с лопнувшими сосудами. У Алекса и Элизабет глаза были пронзительно-голубые, а волосы светлые с розовинкой – тонкие, пушистые волосики на макушке, которые, Вивасия знала, когда отрастут, станут совсем рыжими. Она надеялась увидеть это. Но…

Вивасия встряхивает головой, чтобы отогнать болезненные воспоминания.

Но боже, какие худые эти дети! Они грязные, явно недокормленные, глаза у них тусклые, веки тяжелые, как будто они то ли хотят спать, то ли недавно проснулись.

А кожа… Она какая-то нездоровая. Что-то с этими детьми не так.

Как бывшая приемная мать, она видела всякое. Малыши попадали к ней голыми, бледными, в синяках и ссадинах. Только начавшие ходить воняли своим калом, вопили от страха при виде подгузников, которые она им пыталась надеть; никогда в жизни они не встречались с чем-то подобным, не чувствовали их на своей коже. Дети постарше – с большими пустыми глазами, впалыми щеками и привычкой вздрагивать, стоило ей невзначай слишком быстро двинуть рукой. Но тяжелее всего было с самыми старшими, которые за маской агрессии скрывали свой стыд за ночное недержание мочи.

Но эти двое… Их кожа… Это не синяки. Она имеет какой-то неестественный оттенок.

Вивасия думает о колодце Девы и старых народных сказках про существ, которые выходят через него на поверхность из других мест, других миров, других вселенных.

Она издает нервный смешок.

Городской фольклор.

Набрав в грудь воздуха, Вивасия обращается к девочке. Прежние надежды не желают развеиваться так быстро.

– Ты… Тебя зовут Элизабет? – Вивасия делает шаг к столу, к детям.

Те вжимаются в спинки стульев, их плечи соприкасаются, будто притянутые друг к другу какой-то магнетической силой. Оба молчат.

В бесконечной тишине стук во входную дверь заставляет Вивасию вскрикнуть. Она прикрывает рот рукой, торопливо извиняется и одновременно клянет про себя того, кто стоит за дверью. Дети никак не реагируют. Будто не слышали ни стука, ни вскрика Вивасии.

– Оставайтесь здесь, – распоряжается она.

Прикрывает за собой дверь на кухню и спешит в прихожую, бормоча под нос ругательства. Она понимала, что люди станут следить за ней, но надо же иметь совесть: пяти минут не прошло, как она забрала детей у колодца Девы, а уже кто-то барабанит в дверь.

Еще одна ужасная мысль – а вдруг на крыльце стоят родители?

Вивасия, бранясь сквозь зубы, распахивает дверь.

При виде стоящего за ней человека она моргает глазами:

– Ах… Это ты…

– Привет, – говорит Роб, не такой уж новый человек в их сообществе.

Вивасия могла бы побиться об заклад, что вместо него увидит кого-нибудь другого. Конечно, не Джеки Дженкинс – та ни с кем не разговаривает, только наблюдает за всеми издали. Не мистера Бестилла – он никогда не поднимается с постели раньше полудня. Но кого-то вроде Рут или новичков, которые не постыдятся сразу лезть со своими расспросами.

С этими людьми она справится, все-таки выросла с ними или привыкла к ним, да и есть в ней кое-что от матери и бабушки. Но Роб… Он другой. Он не принадлежит этому месту, и ему не следовало бы показывать такую самоуверенность, хотя люди вроде алкаша Бестилла, шишек из гольф-клуба и даже новых богатеев приглашали его в свой ближний круг.

Вивасия не проявляла к Робу особого дружелюбия. Она помнит, как впервые повстречалась с ним. Он спросил, может ли называть ее Ви. Она ответила «нет» и что ее имя Вивасия. Затем, сковав себя холодом, чтобы скрыть внезапно охватившее ее теплое чувство, заявила, что ему вообще не нужно никак ее называть.

Теперь Вивасия смотрит на Роба, но не прямо, а чуть поверх его плеча, чтобы избежать смущающего взгляда.

– Они в порядке? – спрашивает он.

– Что? – не понимает она, борясь с паникой. – Кто?

Роб нетерпеливо взмахивает рукой:

– Эти дети. Они были у колодца Девы. Я сперва не понял, что там. – Он замолкает, чтобы отдышаться, немного подается вперед, как будто примчался сюда бегом. – Они твои?

Какой трудный вопрос. Если Роб проводил время с местными, а он это делал, то должен знать, что дети не ее. Стоит сболтнуть лишнее, и ее слова станут известны всем, кто следит за ней. Лучше промолчать.

– Чего ты хочешь? – спрашивает Вивасия, уклоняясь от ответа. Огромный