Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров

— Позови его.

Из кабины выбралось нечто еще более сонное и помятое, чем водитель. Сопровождающему на вид было не более тридцати лет, но измятое лицо, которое казалось продолжением такой же измятой оранжевой куртки, делало его сорокалетним. Из всех стоящих на обочине он оказался самым низеньким и, возможно именно от этого ощутив свою ущербность, уязвимость рядом с другими, еще сильнее сгорбился и по-черепашьи задвигал головой, пытаясь спрятать ее в воротник куртки, как под панцирь.

— Граждане начальники, мы очень спешим, — тихо, будто самому себе, пояснил он. — Груз — в норме. Если что от нас требуется…

Он вынул из кармана куртки кулачок, из которого торчали пятидесятитысячные купюры, и протянул его в сторону гаишника-заики.

— Откройте кузов, — так же негромко потребовал Сотемский и с отвращением посмотрел на кулак.

Синие точки татуировки вычерчивали имя «Саша» на фалангах его пальцев.

— П…ОШЛИ, — согласился гаишник, отвел взгляд от денег и, сглотнув трудовую слюну, закосолапил за Сотемским.

Те же вытатуированные пальцы, торопливо спрятавшие деньги в карман, освободили двери от пломбы. Водитель помог распахнуть правую створку и с видом победителя произнес:

— Я же говорил, аппаратура! Все в норме!

Сотемского больно пнули в бок. На словах это звучало бы: «Смотри!» Сотемский в ответ кашлянул, что в переводе на русский язык означало: «Сам вижу!» Сзади почти беззвучно пропел свою мелодию замок куртки Павла. Доступ к оружию был открыт. Но то, что увидели оба оперативника — коробки гонконгских телевизоров марки «ONWA», именно той марки, о которой сообщал резидент, — могло быть случайным совпадением.

— Я должен осмотреть груз, — заставил Сотемский обернуться мятого парня.

— А вы туда не залезете. Все забито наглухо.

— Почему же наглухо? А слева, вон там, есть проход в один ряд телевизоров.

Сопровождающий сделал удивленное лицо. Но даже это не разгладило комки между его морщинами.

— Да нет там прохода.

— Левую дверь откройте, — приказал водителю Сотемский.

Тот безразлично подчинился.

— Вам помочь? — громче обычного произнес парень-сопровождающий.

— Не нужно! — гаркнул Павел.

В эту минуту, когда зуб заныл с громкостью духового оркестра у самого уха, ему уже хотелось, чтобы эти телевизоры «ONWA» оказались не теми, в которых они должны были взять груз наркотиков.

Молчаливый, как скала, и такой же твердый, как скала, гаишник подставил Сотемскому плечо, помог взобраться в фургон. Внутри пахло картоном, пластиком и отсыревшими тряпками. Прохода, как такового, не было. Лишь маленький пятачок у дверей. А дальше плотной крепостной стеной стояли яркие коробки телевизоров.

— Приведи Героя, — приказал Сотемский Павлу.

— Я сам, — впервые подал голос молчаливый гаишник.

Он оказался у него низким, почти басовым. Наверное, именно такой голос должен быть у настоящего гаишника. Иначе не перекричишь автомобиль.

Героя, рыжего коккер-спаниеля, уснувшего в тепле «Жигулей», обладатель оперного баса принес на руках и бережно опустил на дно фургона.

Песик, вскочив на ноги, тут же стряхнул с себя пойманные по дороге капли дождя, посмотрел снизу вверх на Сотемского, отдышался через рот, будто не его несли, а он только что притащил на себе гаишника-скалу, и громко загавкал.

— Ты о чем? — присев на корточки, спросил Сотемский.

Глаза Героя были грустными-грустными, а хвост озорно дергался антеннкой влево-вправо, влево-вправо. Пес словно бы извинялся, что не мог рассказать словами о том, что он уже учуял своим волшебным носом.

— Раздвинуть коробки?

Герой гавкнул прямо в лицо Сотемскому и, метнувшись вправо, к еле заметной щели между коробками, вбил туда свою плоскую коккеровскую башку, заработал лапами и вскоре исчез полностью.

— Идите сюда! — позвал, встав с корточек, Сотемский хозяина груза. — Необходимо ваше присутствие.

— А что такое?

— Нужно вынуть этот ряд коробок.

— Мне влетит. Нельзя. Они же намокнут.

— Выполняйте. Или я отвезу вас в отделение.

Парень подвигал всеми частями своего измятого лица, словно хотел его домять окончательно, вынул руки из карманов куртки, стряхнул капли дождя с серых, сплетшихся в клубок волос, и вдруг бросился через дорогу.

Гаишник посмотрел на его вспузырившуюся на бегу куртку с полным безразличием. Они так давно имели дело только с автомобилями, что бегущий человек, к тому же и не водитель вовсе, никаких чувств у них вызвать не мог. А Павел впервые за день ощутил, что у него нет зубов. Точнее, нет больного зуба. Он как-то враз онемел, затих. Возможно, именно зуб сильнее всего удивился резвости парня. А может, все дело в том, что не зуб теперь стал главным, а глаза.

— Стой, с-сука! — вцепившись взглядом в колышущийся слева направо оранжевый пузырь, заорал Павел и выхватил из не-прикнопленной кобуры «Макаров». — Сто-о-ой!

Крик заставил парня бежать еще быстрее. Крик будто бы придал ему силы. Оранжевая куртка нырнула в кювет, всплыла по грязно-белой заснеженной стене холма и снова нырнула за него в лесополосу.

Бросившись за ним, Павел еле успел перебежать дорогу перед вишневыми «Жигулями». Шоссе зашлось истерикой клаксонов, визгом тормозов. Кажется, кто-то уже кинул ему в спину матюги. Но в эту минуту Павел уже не только не ощущал зуб, но и ничего не слышал. Во всем его молодецком натренированном организме остались только глаза и ноги. Глаза искали оранжевое пятно, а ноги лихорадочно пытались выбирать место для очередного шага. А что так согревало руку? Удивившись ощущению, Павел бросил взгляд на пальцы и впервые увидел в них «Макарова». И почему-то вид пистолета подсказал ему, что ничего хорошего впереди не будет.

— Сто-ой! — все-таки поймал он яркий комок, катящийся между серых голых стволов. — Убью-у-у гада!

Указательный палец сбросил рычажок предохранителя. На бегу передернув затвор, Павел выстрелил в воздух и удивился, что еле расслышал звук. В тире приходилось надевать наушники, чтобы не оглохнуть. А здесь, в зимней, осыпаемой дождем лесополосе, грохот сразу рассосался, исчез, будто деревья губкой впитали его в себя.

Ноги скользили по мокрой корке, в которую поверху спекся февральский снег, ноги хотели бежать быстрее, но не могли. А оранжевое пятно мячом все отдалялось и отдалялось от него, точно по нему футболили, помогая ему передвигаться быстрее Павла.

Потом куртка и вовсе нырнула за холм. Радостная мысль: «Упал!» туг же сменилась догадкой, что там, за холмом, — кювет, там — шоссе, которое поворачивает влево за серым клином лесополосы, а на шоссе — машины, и любая из них может подобрать парня, спасающегося от «бандита».

— А-ах! — со вскриком бросил себя на холм Павел.

Скользя стершимися, нерифлеными подошвами ботинок, он взобрался на него, но на самом верху правую ногу как-то странно бросило вбок. Он