Комната лжи - Никки Френч

Эти занятия он презирал. Он ненавидел сидеть без работы, но и работать ненавидел тоже. Иногда, когда случался очередной простой, он весь день просиживал в маленькой комнатке, переоборудованной под студию, и Нив знала, что он и не прикоснется к бумаге, а он знал, что она знает. Мейбл тоже порой торчала у себя или лежала в постели, накрывшись одеялом. В такие дни Нив отчаянно старалась оживить атмосферу в доме: включала музыку, свет, пекла торты или печенье, играла с мальчишками в карты или в компьютерные игры (где ее разносили в пух и прах). Казалось, у нее сзади на шее есть кнопочка: нажмешь – и Нив мгновенно превращается в заботливую щебечущую мамочку.

– Ой, а я и не знала. Надеюсь, все хорошо пройдет, – она положила руку Флетчеру на плечо. Супруги были примерно одного роста: плечо к плечу, глаза в глаза. Рори тоже обещал стать высоким, а вот насчет Коннора пока ничего не скажешь. Мейбл же уродилась низенькой и хрупенькой, совсем не похожая на маму с папой, словно подкидыш.

Флетчер взял пиджак и ушел. Нив отправила Коннора наверх, выкрикивая указания ему вслед. Наконец она снова осталась на кухне одна, и в воздухе повисла тишина. Нив достала из кармана телефон и набрала пароль. На экране высветилось сообщение: «Я свободен до полудня. Приезжай, как только сможешь». Номер был скрыт, но ее это нисколько не волновало. Это мог написать лишь один конкретный человек.

Она сложила оставшуюся с завтрака посуду в мойку, смахнула со стола крошки и вывесила на веревку в саду кое-какие вещи – цветастая юбка и белая рубашка, от которой оторвались две верхние пуговицы, развевались на ветру. Затем Нив упаковала сыновьям обед: бутерброды с сыром и помидором для Рори, такие же, но уже без томата – для Коннора и каждому – по яблоку и овсяному печенью. Скудно, но вчера она закупиться запамятовала. Вчера… оно было словно сон или, наоборот, то единственное настоящее, на фоне чего остальное тускнеет и расплывается. Она нарезала в плошку нектарин, плюхнула сверху ложку йогурта и, налив еще чашку чая, уселась завтракать – со второго этажа слышался шум воды, на пол с грохотом упало что-то тяжелое. Но пререкаться сейчас не было сил.

В половине девятого Нив проводила сыновей до двери и посмотрела им вслед – они шли по дороге бок о бок, но каждый погрузился в свой собственный мир: Рори в наушниках, ссутулившийся, руки в карманах. Коннор на его фоне выглядел пусть и маленьким, но крепышом, а двигался рывками: то замедлялся, то ускорялся, перебрасывая рюкзак с одного плеча на другое.

Наконец-то Нив осталась одна. Она поднялась наверх, сняла халат, еще раз перечитала сообщение и положила телефон на кровать экраном вниз. Затем залезла под душ – такой горячий, что колол обжигающими иголочками, – намылилась с ног до головы, вспенила в шевелюре шампунь, а когда закончила водные процедуры, то в кои-то веки высушила волосы феном вместо того, чтобы растереть их полотенцем. Зубы чистила дольше обычного, внимательно разглядывая себя в зеркале. Флетчер был прав. Синяк уже желтел, из-за чего кожа казалась нездоровой, как будто печень не в порядке. Через неделю Нив исполнится сорок шесть. На следующий год они с Флетчером отметят двадцатилетие совместной жизни. Они были так молоды, так спешили пожениться, уверенные друг в друге и в том, что впереди их ждет счастье. И вот в ее темных волосах появились тоненькие серебряные нити, правда, пока никто их не замечал. На лице проступили морщинки. Лежа ночью в постели рядом с Флетчером, Нив порой мучилась от приливов, отчего тело становилось вялым и неподатливым, и будто тонула в подступающем потоке собственных эмоций и ощущений.

Она собиралась поехать на огород, но передумала. Нив знала, что однажды – и, наверное, скоро – пожалеет об этом. Частичка ее – та самая, которая наблюдала за всем и критиковала, – уже пожалела.

Нив натерлась лосьоном, намазала на лицо крем. Надела черные трусики и новый черный бюстгальтер, от которого оторвала ярлычок, – появилось легкое ощущение тошноты от тоски, опасности, чувства вины, свободы, неузнавания себя самой. Она влезла в черные джинсы скинни и любимые потертые ботинки по щиколотку, после чего порылась в ящиках и отыскала светло-серый джемпер из мягкой приятной пряжи. Маленькие серебряные серьги. Поношенная кожанка, в которой Нив проходила практически всю взрослую жизнь. Яркий шарф. Никакого макияжа: на первые встречи она еще подкрашивалась, но потом перестала. Капнула духами на запястья и за мочки ушей – терпкий мускусный вечерний аромат. Не было даже девяти утра, но время будто схлопнулось и потеряло значение. Последний штрих – браслет.

Ключи. Мобильный. Кошелек. Нив забросила за спину новенький кожаный рюкзак. Она к нему пока не привыкла: слишком блестящий, слишком много мудреных отделений, где вечно что-то теряется. Старый протянул больше пятнадцати лет, пока его не украли у нее из-под носа, когда она обедала с Ренатой и Тэмзин. Нив сняла с крюка в прихожей велосипед и выкатила его на дорогу, забралась на сиденье и ворвалась в холодное солнечное утро, чувствуя, как сердце трепещет, словно вылетевшая из гнезда птичка. Прочь.

Она колесила из Клаптона в центр и обратно так часто, что порой не замечала дороги. Ездила жаркими летними ночами в шортах и футболке. Ездила в ливень, когда руки так немели, что едва переключали скорости. Ездила на деловые встречи, на вечеринки в честь Рождества или дней рождения, на проводы. Ездила на рынки, в магазины, в ритуальные компании. Ездила, даже когда так уставала, что почти засыпала прямо на велосипеде, ездила и солнечными зимними утрами, когда ее пробуждал каждый отблеск света, каждый обрывочный звук. Ездила трезвой, ездила пьяной, ездила невменяемой, и однажды слезла с седла, потому что испугалась очень отчетливого ощущения, что летящие мимо машины с ней разговаривают.

Нив свернула за угол Хакни Даунс.

Мимо прошли двое мужчин с теннисными ракетками. Люди катили коляски. А Нив ехала в центр на встречу с любовником, хотя уже развлекалась с ним вчера вечером.

По Лондон-Филдс носилась малышня, а собаки носились за палками, которые швыряли хозяева.

Вчера она возвращалась домой в кромешной тьме, под алкогольными парами, с болезненным удовольствием и чувством вины. Дело было после полуночи – Мейбл не преминула об этом напомнить, – Нив тихонько приоткрыла дверь, сняла обувь и на цыпочках поднялась по лестнице. Зайдя в ванную, прислушалась, не разбудила ли кого, торопливо разделась и, не включая свет, снова прокралась на первый