Скверное место. Время московское - Вадим Тихомиров

Разве этих «новых русских» поймешь, сколько они в себя закачивают дешевого пойла за вечер. Вот глаза – да, стеклянные. И очень злые. Хамство можно было бы простить, слова, даже самые обидные, к делу не подошьешь. Но вот кончик ножика уперся в щеку слишком сильно, кровило не на шутку. И это обстоятельство в корне меняло плюс на минус. «Макаров» уже был на взводе, но мужик – не тот, на кого объявлена охота.

– Ну что ж такое-то.

Вырвались эти слова у Левы Милицина не от бессилия или страха – от огорчения.

Он ждал этого момента целую неделю. Всего-то и надо было – стать живцом. Жертвой. Одним из тех, кого очень хочется зарезать глубокой ночью, предварительно лишив дневной выручки. Но получалось, что задания он не выполнил, хоть и изображал из себя таксиста по всем законам Станиславского. Одет был с иголочки. Кожаная фирменная курточка на меху, джинсы по моде, ботиночки с острыми носами. Легкий парфюм. Не хамил, работал с огоньком и анекдотами. Сдачу отдавал как положено, когда замечал, что ее ждут, и оставлял без угрызений совести, когда видел, что попал на широту нетрезвой души. «Лопатник», набитый купюрами, не прятал, демонстрировал направо и налево.

Зачем этот карнавал с переодеванием? Так ведь троих таксистов за полгода в областном центре лишили и кошелька, и жизни. Кто-то должен был остановить беспредельщиков. Вот и выбрали Леву и еще нескольких крепких парней прощупать обстановку, что называется, изнутри, из салона «Волги». Все они «трудоустроились» в таксопарк и жили как совы. Днем отсыпались, с приходом темноты выходили на ловлю. Таксовали. Хотя, по правде сказать, играя с огнем, играли лишь на своих нервах, не расслабляясь ни на минуту. Такой вот аттракцион нервного напряжения по двенадцать часов в сутки. Каждый, ну, может, за исключением женщин с детьми, мог представлять крайнюю опасность. Но женщин с детьми они не сажали. Чтобы не тратить время понапрасну. Надо было работать.

И в этот раз за последние десять минут о чем только Лева не передумал! То он был уверен, что пассажир попался обычный, следующий от кабака до дверей подъезда. То что-то начинало его беспокоить, и он держал правую руку поближе к кобуре. А минут пять назад ему вообще показалось, что ловушка сработала и он возьмет душегуба за жабры. Но сейчас он был уверен на сто процентов, что это промах. Его не хотели грабить, его не хотели убивать, потому как если бы хотели, то уже и ограбили бы, и убили. Просто мужик принципиально не хочет платить за поездку, и, чтобы до конца быть верным своим принципам, он и держит его рукой за горло. И как-то надо учесть на будущее, что это совсем не «гуд», когда обычная пьяная рожа на переднем сиденье может так быстро выхватить из кармана нож…

То, что будущее непременно наступит, Лева не сомневался. И, чтобы не оттягивать его приближение, он одним ударом выбил у пассажира и ножик, и передние зубы. А, когда тот схватился обеими руками за лицо и завыл от боли, выволок из машины.

Брошенного на снег бил исключительно ногами. Когда устал, отер носовым платком кровь с лица, закурил и огляделся. Приближалось утро, и небо слегка высветлилось на горизонте. С невидимых облаков медленно слетали невесомые снежинки, и ни души вокруг, только он один. Лежащего перед ним он не считал наделенным душой. Такие, с ножичками в руках, не могут ни чувствовать, ни сострадать, подумалось вдруг ему. Хотя. Сострадать не могут другим, но себе-то, любимым, – запросто.

– Эй, ты живой? – спросил как бы между прочим Лева.

– Да живой, – бодро отозвался голос у его ног.

– Выбирай. Или я сдам тебя в ментовку, и ты сядешь.

– Или.

– Или я сделаю тебе больно, очень больно, но ты останешься на свободе.

– Да куда уж больнее?!

– Значит, на зону?

– Не-не, я пошутил. Больно, так больно…

– Ну, ты сам выбрал.

Сказал и с размаху вогнал перочинный ножик в задницу лежащего перед ним мужика, который тут же раненым волком завыл на всю округу.

– Это тебе, гад, за мою пролитую кровь, и чтобы впредь неповадно было ножиком баловаться!

– Ах ты, сука! Я-то думал, чего, а ты вон чего.

– Есть претензии?

– Нет, претензий нет.

– Ты уверен?

– Иди ты на.

Лева Милицин лишь усмехнулся. Он не пойдет, он поедет. Поедет своей дорогой. Потому как до конца смены еще далеко. И если повезет, он еще нарвется на нормальных убийц. И тогда день будет прожит не зря. А пока. Пока одно расстройство.

* * *

Уезжал Большаков всегда одинаково. За два года им уже был выработан целый ритуал перемены мест. Все было рассчитано посекундно. Чтобы рабочая неделя оказалась без «залетов» и пятидневной, закончилась ровно в шесть вечера ближайшей пятницы, в понедельник он должен был явиться вовремя, а потому умыться, побриться, привести себя в порядок, приготовить завтрак (Света хоть и обещала каждый раз в четыре утра сварить ему какой-то невообразимо вкусной каши, но тут же засыпала, как только он выходил из комнаты), поесть, промолоть и заварить себе чашку кофе нужно ровно за двадцать пять минут. И потом еще минут пять раскачиваться на носочках в огромных наушниках на мокрой голове с дымящейся чашкой кофе в руках, млея лишь оттого, как старый его магнитофон «Олимп-005» еще выдает на-гора всю мощь альбома Fragile группы Yes.

Сегодня не заладилось. Жена стоит в дверях кухни, с улыбкой наблюдая за его покачивающейся в полной тишине фигурой. Большаков делает вид, что не замечает ее. Он воровато озирается и, словно какой-нибудь тайный агент без номера, целится из ПСМ в приоткрытую форточку.

– Бах-бах!

– Вот дурак!

Она смеется за его спиной. И тут же ее рука аккуратно накрывает пистолет ладошкой, и оказывается у Андрея вместо грозного оружия обычная детская рогатка и увесистая гайка. Через пару минут на балконе у Большаковых раздается хлесткий щелчок, и взорвавшийся фонарь перед домом гаснет. А потом, когда она прижимается к его спине, они оба смотрят куда-то вниз, на зимнюю улицу.

– Спасибо! Ты все еще мой герой!

– Всегда к вашим услугам. Через пару дней опять вкрутят.

– Нет, теперь только через пару недель. И то, если кто-нибудь в ЖКО пожалуется.

– Да, времена изменились.

– Так все же тебя ждать на следующих выходных?

– Все же, все же. Да не знаю я.

– А кто знает?

– Никто. Ну, может, только Господь Бог.

– Ты у него в подчинении?

– Ну, тогда, может, начальник главка в курсе. Но