Гать - Александр Николаевич Афанасьев

— За сараем в проволоке дыра… Там сегодня парня какого-то застрелили, он, когда падал, порвал ряд проволоки… Можно проползти.

Ползли так, чтобы перед лицом постоянно были ноги переднего. Лейтенант полез первым… Он долго нащупывал обрыв, потом приготовленным клоком шинели осторожно взял нижний ряд колючки и стал аккуратно навертывать на верхний… Получилось. Он буквально вжимал свое тело в грязь, осторожно проползая под проволокой.

Потом он ждал, когда выползут товарищи… Он лежал рядом, не веря в удачу и боясь шевельнуться. Потом отползли подальше, встали и, шатаясь на негнущихся ногах, приседая на каждом шагу, побежали… Бежали долго, а может, и недолго, бежали, пока не запыхались и без сил не повалились на затвердевшую от первых заморозков землю. Сколько лежали, не помнили. Вскочили, услыхав над собой голос:

— Устали, голубчики вы мои ненаглядные, притомились…

Безумными глазами смотрели они на окруживших их немецких солдат и человека, мягко им улыбавшегося. Человек с тонкой, прямо-таки осиной талией и узким лицом не спеша подошел к ним и так же не спеша достал «парабеллум». Он медленно прицелился и выстрелил, продолжая улыбаться. Потом еще раз. Подошел к лейтенанту и негромко произнес:

— Вставай, голубок, считай, что сегодня тебе крепко повезло!

В лагере лейтенанта не били, его провели по плацу и отвели в баню, вымыли. Когда он вышел в предбанник, на стуле лежала немецкая солдатская одежда без знаков различия. Приказали надеть — надел… Кивнули на дверь — толкнул и вышел… И отпрянул: огромной буквой П вокруг крыльца, на котором он стоял, был выстроен весь лагерь… Рядом с ним стоял тот же улыбающийся человек. Он ласково положил ему руку на плечо и громко выкрикнул:

— Военнопленные, сегодня два ваших товарища пытались бежать. Наш друг, бывший лейтенант Красной Армии, помог нам и предупредил побег. Эти люди, нарушившие установленный порядок, расстреляны, а наш друг будет вознагражден, — он протянул лейтенанту, онемевшему от этих слов, пачку сигарет.

Лейтенант почти физически почувствовал ненависть пленных, как плевок в лицо предателю. Он пошатнулся и, схватившись за перила, хотел что-то крикнуть, но почувствовал страшную боль в позвоночнике и остолбенел, не имея возможности перевести дыхание. Один из фашистских солдат взял его за плечи и буквально внес в дом…

— Познакомимся, лейтенант… — «Хлыст» полистал тонкую папку бумаг на столе. — Сонин Юрий Иванович, одна тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, выпускник Московского архитектурного института… Окончил ускоренные курсы пехотных командиров, командир взвода, комсомолец… Знаете ли, Юрий Иванович, — голос «хлыста» стал задумчивым, — по приказу немецкого командования все коммунисты и комсомольцы расстреливаются сразу на месте…

— Стреляй, гад! — хрипло выкрикнул лейтенант. — Стреляй!

— Ох, Юрий Иванович, — поморщился «хлыст», — к чему такая истерика? Вы еще рваните рубашку на груди, как пьяный матрос! Вы же интеллигентный человек. Тем более что вы теперь сотрудник победоносной немецкой армии.

— Что?

— А то, — «хлыст» насмешливо посмотрел на лейтенанта, — что те пять тысяч человек на улице уверены, что вы предатель… Кроме этого, мы сделаем еще вот такую вещь. Будем вас водить по баракам и каждого, кто на вас посмотрит или вы на кого, будем расстреливать… Через пару дней весь лагерь будет знать, что вы агент немецкой тайной полиции… А через своих людей среди заключенных мы эту легенду подтвердим… Что неясно? Все ясно… Отлично!

Он посмотрел на задыхавшегося от бессильной ярости лейтенанта.

— Отсюда вы уедете в школу, где вас научат работать на рации, вести разведку и совершать диверсии… и многому полезному… Так что, дорогой вы наш Юрий Иванович, придется вам еще один семестр окончить… и выполнять задание в тылу Красной Армии.

Через пару дней на руки Сонину надели наручники, посадили в машину и увезли в разведшколу.

Лейтенанта поселили в комнате вместе с парнем среднего роста, курчавым и улыбчивым, казалось, что ничто в жизни не может вывести его из прекрасного настроения. Когда лейтенант вошел, парень спал, но ему показалось, что из-под опущенных ресниц на него уставился тяжелый изучающий взгляд… Сонин положил немудреные пожитки на свою кровать, осмотрелся. Узкая длинная комната с небольшим окном в торцевой части, две кровати напротив друг друга. Между ними тумбочка, табуретка. В углу рукомойник с тазом, рядом на гвозде полотенце. Запора в комнате нет, в двери на скорую руку сделан «глазок».

— Здорово, — послышался резкий голос.

— Здорово, — Сонин обернулся на голос — Спишь?

— А что прикажешь делать? — Парень выпрямился. — Баб нет, водку по праздникам дают, самогону не купишь… Как твоя кликуха?

— Что? — не понял лейтенант.

— Кличка, милый! — Парень усмехнулся. — Отныне забудь свое имя навсегда. А то греха не оберешься! Да и тебе проще будет. Мы люди конченые, если Чека нас поймает, то со времени поимки до момента погребения пройдет ровно десять минут — как раз столько необходимо, чтобы ямку вырыть…

Сонина передернуло, и это не укрылось от цепких глаз собеседника.

— Милок, контрразведка «Смерш» с нашим братом не церемонится… — Парень негромко засмеялся. — Эк тебя коробит… Ничего, поживешь здесь и обретешь… душевное спокойствие… Ну давай располагайся, а я на занятия. Через пятнадцать минут будет построение в коридоре, так ты выходи, а то по шее схлопочешь от господина унтершарфюрера…

Сонин остался один и устало опустился на кровать, уронил голову на руки и застыл. События минувшей недели потрясли его, и ему необходимо было собраться, сосредоточиться, чтобы взвесить все, обдумать… За неделю из военнопленного его пытались сделать предателем и агентом гестапо! Тысячи людей видели его на крыльце вместе с гестаповцем, который благодарил его за предательство двух товарищей. Теперь он в разведшколе гестапо… Перед ним, как в старом забытом сне, промелькнули знакомые лица ребят и девушек, студентов архитектурного института… Практика в Ростове Великом… Архитектура Древней Руси… Как давно, как невероятно давно это было. И он был счастлив… Ему казалось, что то радостное, приподнятое настроение не покинет его никогда…

Дверь комнаты резко распахнулась, на пороге стоял немецкий офицер.

— Встать! Следуйте за мной…

Они прошли по длинному коридору, несколько раз поворачивая, и наконец остановились около кабинета.

— Входите…

Сонин вошел и остановился около порога.

— Ближе.

Сонин сделал еще несколько шагов и остановился прямо напротив огромного письменного стола с сидевшим за ним гестаповцем. Тот внимательно и с неприкрытым презрением рассматривал его. Взгляд гестаповца был настолько пронзительным, и таким холодом от него веяло, что Сонин невольно выпрямился и пристукнул каблуками.

— Отныне ваша кличка будет Лось… За малейшее неповиновение — расстрел… — Немец говорил по-русски отлично, без малейшего акцента, чуть грассируя. —