Лотос и ветер - Джон Мастерс

себя и больше не будет знать, что такое одиночество. Она настойчиво прошептала: «Мы должны бороться, Робин, или ты погибнешь. Они заставят тебя ненавидеть всех. Они заставят тебя… покончить с собой. Такое случалось и раньше.

Дважды за долгий обход зала он открывал рот, чтобы заговорить. Дважды он ничего не сказал. В третий раз он спросил: «Энн, ты выйдешь за меня замуж?»

Возможность, которой она так напряженно ждала, представилась. Через несколько минут, когда эта гипертония и безжалостность в ней исчезнут, она исчезнет. Она кружилась в его объятиях, пока они не оказались перед оркестром. Там она остановилась и, взяв Робин за руку, поманила дирижера. Продолжая играть на скрипке, он наклонился, и она что-то прошептала ему на ухо. Он улыбнулся, повернулся к музыкантам и властно поднял смычок. Музыка оборвалась на середине фразы. — Скажи им, — обратилась Энн к Робин.

Пианистка взяла звучный аккорд. На возвышении она крепче сжала руку Робин и повернулась лицом к полу. Лица людей были похожи на множество парящих белых воздушных шариков. Ни у кого из них не было никакого выражения лица; у них не было ни глаз, ни ртов, ни носов — за исключением ее матери. Она увидела, как ее мать проталкивается вперед сквозь толпу танцующих, ее лицо исказилось от ужаса.

«Я хотел бы объявить, — сказал Робин своим высоким, чистым голосом, — что мисс Хилдрет оказала мне честь, сказав, что станет моей женой. Спасибо вам.

Пианист взял несколько аккордов и остановился, ожидая обычного взрыва хлопков в ладоши, громких аплодисментов и беготни по залу. Конечно, по обычаю, отец помолвленной девушки объявлял о помолвке, но что мог сделать руководитель оркестра? Энн знала, что аплодисментов не будет, и вместе с Робин спустилась на танцпол. Единственным звуком в бальном зале был жалобный вскрик ее матери: «Оооооо!»

Майор Хейлинг была там со своей матерью, наполовину поддерживая ее, когда прибыли Энн с Робином. Отца она нигде не увидела. Майор Хейлинг сказал Робин: «Не думаю, что ты когда-нибудь поймешь, как тебе повезло». Язвительность в его голосе лишила слова невинности.

Вокруг них Энн услышала шепот, шипящие вопросы и ответы. Шепот стих, и наступила тишина. Каждый остался на своих местах, когда музыка смолкла. Наконец дирижер оркестра уловил непреодолимое смущение, дважды притопнул ногой и начал яростно наигрывать на скрипке. Неуверенно, один за другим, оркестр заиграл «Голубой Дунай».

ГЛАВА 8

Затягивая ремешок на подбородке, она зевнула, и ей пришлось подождать, пока зевок закончится. Этим утром она чувствовала себя обескураженной и немного не по себе в животе. Она подняла часы, приколотые к внешней стороне платья, и увидела, что еще нет шести утра. Она ехала по Гранд-Транк-роуд в Пабби на встречу с П.В.Х. Хейлинг ехала рядом с ней. — А во сколько вы легли спать прошлой ночью? — спросил он, перекрывая цокот копыт.

— Четыре.

«Я так и думал. Не обошлось без пыли и жары?

Она пробормотала: «У мамы была истерика».

Робин вернулся в свое бунгало почти сразу.

Когда они ушли с танцпола, ее мать начала обзывать его, поэтому он поклонился, повторил, что намерен жениться на Энн, и ушел. Дома ее мать действительно встрепенулась, и это было бы действительно забавно, если бы Энн не была так напряжена от волнения, что в тот момент не могла этого заметить. Через некоторое время над ее отцом разразилась буря — почему он не предвидел, что этопроизойдет? Почему он не остановил Робин, сделавшую объявление? Почему он сразу не поднялся на помост, чтобы отрицать, что помолвка была санкционирована родителями? Конечно, бедный папочка не мог этого сделать. Но плач и истерика ее матери были вызваны тем, что было сделано; она еще не поняла, как легко это можно исправить; впрочем, она это сделает сегодня или завтра. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что в сложившихся обстоятельствах Энн нуждалась в одобрении родителей, даже несмотря на свой совершеннолетний возраст.

С тех пор как она проснулась этим утром, все время, пока конюх седлал Красавицу, все время, пока она ждала на подъездной аллее приезда Хейлинга, она думала, что делать дальше. Ее мать никогда не мечтала, что она отправится на охоту, поэтому и не подумала запрещать ей это. Папа был самой большой надеждой. Он хотел, чтобы она была счастлива, и обещал помочь ей. К сожалению, он так редко получал то, что хотел. Мама не хотела, чтобы она была счастлива — или несчастна; она просто вообще не принимала счастье в расчет, хотя, конечно, каждые несколько минут она всхлипывала: «Я думаю только о твоем счастье». Ее мать действительно, одним словом, думала об уважении. Она думала о мнении других людей, о том, как будут распространяться сплетни, о деньгах, ранге и перспективах.

— Полагаю, ты уже понял, что тебе нужно согласие родителей? — спросила Хейлинг.

«Почему? Она знала ответ, но хотела еще немного подумать. Кроме того, у майора Хейлинг могла возникнуть идея. Возможно, было нечестно и неразумно доверять ему, но, возможно, ей пришлось. В любом случае, она умела слушать.

Он сказал: «Ну, во-первых, вы, очевидно, хотите, чтобы люди приняли его, и многие из них не сделают этого, если он женится на вас без согласия; это только усилит, а не устранит причины, по которым они уже не принимают его. Тогда, если только какие-нибудь влиятельные люди — полковники, генералы и так далее — не потянут за ниточки в пользу Робина, он очень скоро предстанет перед военным трибуналом.

«Он не трус! Им придется оправдать его.

«Они этого не сделают. Они не могут. Недостаточно доказательств. Они сделают вывод, который оставит все примерно на своих местах.

«Но ч-что п-мы можем с-сделать? Она закусила губу.

Хейлинг сказала: «Черт бы тебя побрал, Энн! Возможно, я смогу помочь, но только если ты получишь согласие своих родителей на брак. А теперь забудь об этом ненадолго. Мы почти на месте.

Пять минут спустя они прибыли на место встречи. Несколько всадников уже прибыли. Хейлинг протолкался вперед, приветствуя своих друзей и знакомых. «Доброе утро, хозяин. Доброе утро, Физерстоун; доброе утро, миссис Коллетт; рад видеть вас обоих на свободе. Они толпились вокруг, человек двадцать-тридцать, мужчины и женщины, по большей части верхом на здоровенных правительственных конях. Они были одеты в хаки, серое и черное, и лошади поднимали пыль вокруг них, пока всадники перекрикивались светскими речами. Свистели кнуты. «Вставай, Дейзи. Хо, Крокус! Хо, Тюльпан! Леди, хо! Нэнси»- крррэк — «Убери свой нос оттуда, чертова