Искатель, 2002 № 07 - Журнал «Искатель»

случайно был так безмятежно спокоен и, имея решение загадки, не торопился предоставить его в распоряжение Лестрейда. Должно быть, Великого Детектива, подчас по-своему интерпретирующего положения закона, ничуть не волновало, что Гатлер и Вэнс проведут ночь за решеткой. Это место как раз для таких мерзавцев! Что же касается Камерона, тоже оказавшегося в участке, ему так и так придется находиться в заключении, по крайней мере, до суда. Остается надеяться, что британский суд проявит гуманность, учтет смягчающие вину обстоятельства и ограничится не слишком суровым наказанием. Впрочем, мне не ведомо, какой конец у рассказа, и вообще, дописан ли он до конца.

— Я спрошу об этом секретаря Союза, — поднимаясь, ледяным тоном пообещал Элвис Баум. — Я покину вас, господа. — Он шагнул к двери.

— А что делать со столом? — вдогонку поинтересовалась миссис Носдах.

Плечи мистера Баума поникли, он вмиг растерял всю свою значительность. Он не ответил, не повернулся и юркнул за дверь.

— Такая работа! Шкатулка Пандоры! — Стивен искрился весельем. — Ящички, столбики… Не представляю, как наш председатель будет отчитываться о потраченных средствах! А аренда комнат в пансионе? А специальная бумага для этого «манускрипта»? — он показал на рукопись, лежащую у меня на коленях. — Может быть, предложить стол таверне «Шерлок Холмс»? Или музею в «Эбби билдинг»? Пусть поместят в экспозицию. Председатель сумеет отчитаться, как вы думаете, мистер Форетт?

Старик пребывал в прострации. Вдруг он прошептал:

— Такой большой рассказ…

— Ключи к разгадке надо было замаскировать, — объяснил я.

Форетт с трудом выбрался из кресла и, не попрощавшись, не извинившись, проковылял к двери. Жалкое зрелище.

— Вы забыли внести в статью расходов, — сказал я, — затраты на мой приезд в Лондон. Мой доклад на конференции — тоже мистификация?

— Почему? — возмутился Стивен. — Конференция — это совсем, совсем другое. И ваш доклад, убежден, станет ее украшением.

— Ее украшением станет принятие в ряды Союза почитателей Шерлока Холмса нового члена. — Миссис Носдах встала и… слегка поклонилась мне.

Я вскочил, чувствуя, как полыхают мои щеки.

— Проводите меня, Стивен.

— К вашим услугам. — Молодой человек лихо подхватил хозяйку пансиона под руку. — Как мы смотримся? — спросил он и увлек смеющуюся миссис Носдах к выходу.

Мы с Урсулой остались вдвоем.

— Сигарету? — предложил я и спохватился: — Вы же не курите.

— Присядьте, пожалуйста.

— Слушаюсь и повинуюсь! — скоморошничая и смущаясь, я сел в указанное кресло — рядом с тем, в котором сидела девушка.

— Хочу сделать вам подарок, — улыбнулась, наконец-то улыбнулась прежней улыбкой Урсула и протянула мне пухлый клеенчатый пакет.

«Опять пакеты! Опять игрушки», — пронеслось у меня в голове.

— Это табак, — забавляясь моим замешательством, успокоила девушка. — Здесь больше, чем на три трубим, которых хватило Холмсу. Жизнь сложнее игр.

Я взял пакет, понюхал. Запах приятный.

— Что ж, как говорили древние: «Финне коронат опус».

Урсула смотрела непонимающе.

— Так вы тоже не сильны в латыни, — обрадовался я. — Это значит: конец — делу венец. Теперь самое время опустить занавес, верно?

Урсула МакДоул улыбнулась. Какая у нее улыбка! Просто чудо!

Анна МАЛЫШЕВА

ПАЛЬЦЫ

«Поселок Пушкино горбил Акуловой горою…»

Или:

«Пригорок Пушкино горбил…»

Стихи забыты, поселок давно стал городом, Акулову гору срыли до основания, чтобы выстроить плотину, в болотистой низине полощутся утки, истерично ссорятся невидимые лягушачьи семьи… Спустись с шоссе, скользя среди белесых тополей и зарослей полыни, ступи на рыжую тропинку в камышах… В ноги, как верный пес, бросится быстрый ручей, а в бледном небе сверкнет фиолетовый селезень… И поднимись на пригорок, к деревянным избушкам, к пушистой иве, к изуродованному гипсовому памятнику…

Ложно-мужественное лицо, старомодные отвороты белого пиджака, отбитые пальцы…

Там, на хвойной подушке, лежала девочка в ярких шортах. Пустые серые глаза, бледные губы, наивно вздернутый нос. Рядом пакет — она несла на пляж полотенце, бутылку минеральной воды, несколько подгнивших на корню бананов. Еще несколько шагов — и она бы вышла из-под сосновой тени к светлой речке, к собачьему лаю, к голосам…

Но осталась здесь. И все, кто видел ее правую руку, отворачивались на мгновенье, не в силах поверить, что пальцы… Их больше не было.

— Уцелела одна фаланга указательного пальца, — диктовал следователь, осматривая тело. — Средний, безымянный и мизинец исчезли. Обглоданы до костей.

— Обглоданы?

В низине звонко залаяла собака, и вся группа, выехавшая на место происшествия, разом обернулась в ту сторону.

— Других следов насилия не обнаружено, слово за экспертами, — продолжал следователь. — Предположительно, смерть наступила в результате болевого шока и потери крови.

Но и эксперт не смог назвать другой причины. Микроизлияние в мозг, остановка сердца, большая потеря крови — вот и все, что узнали родители пятнадцатилетней школьницы, ее одноклассники, ее молодой рыжий исповедник, отслуживший заупокойную службу по «невинно убиенной…» А убийцы не нашли.

«Пригорок Пушкино горбил…»

Старик, собиравший первые грибы в обществе нечистокровной немецкой овчарки, был найден тем же летом в болоте, среди вязкой ряски и пухлых камы-щей. Ополоумевший пес метался на пригорке, облаивая всех, кто спускался в низину. Шерсть на загривке стояла дыбом, пенная слюна заливала сухую летнюю пыль, и чтобы добраться до тела, собаку пришлось застрелить. Она умерла, глядя на своих убийц святыми и глубокими карими глазами. В них отражалась белая тень — как отсвет летнего солнца.

— Уцелела одна фаланга указательного пальца, — диктовал следователь. — Средний, безымянный и мизинец…

На этот раз приехали эксперты из Москвы. Запахло серийными убийствами, картина повторилась один в один, изуродованная правая рука жертвы была осмотрена в мельчайших деталях.

— Мог он умереть от таких ран? — спрашивал местный эксперт.

— Навряд ли. Потеря крови не так велика. Скорее, не выдержало сердце.

— Да кого он мог испугаться? Бывший фронтовик, ветеран, не то, что та девчонка! И не сердечник!

— Собака…

В последующую неделю погибло два десятка бродячих собак, доверчиво посещавших окрестные помойки. Их убивали местные жители — обладатели дробовиков, и вооруженные милиционеры, патрулировавшие болото. Убили даже двухмесячного щенка по кличке Сонька — белого, как снег, черноглазого и ласкового. Владельцы домашних собак выводили их на прогулку под косыми, опасливыми взглядами соседей. А спустя неделю на Акуловой горе снова нашли трупы.

Пожилая женщина, по всей вероятности, собиралась спуститься под гору, пересечь болотистую низменность по тропинке и зайти в гости к сестре, чей дом возвышался на другой стороне. Именинница-сестра успела приготовить салаты, включить телевизор, поправить задешево купленные розы в хрустальной вазе… Деревенская гостья «с той стороны» запаздывала, за окном начинало темнеть, и женщина