Не убивайте мою собаку! - Елена Булганова

— Да нисколько! Маришка, ты же сама мне только что сказала: наша дочь не станет писать заявление. Скажет, что в глаза Викторию не видела после переезда. Она не отступит, сама знаешь. А без заявления никто Вику тронуть не сможет.

От невыплаканных слез разрывало грудь, Марина едва могла говорить.

— А Гера? Он ведь свидетель. И он честный парень, может быть, даст показания? Что?!

Это она поймала взгляд мужа, вопрошающе-ироничный. Марина на дух не выносила этот взгляд — словно на идиотку бессмысленную. Николай разъяснил:

— Получается, у него с одной стороны мать, с другой — любимая девочка, и одну из них он должен предать? Парню не позавидуешь. Наверное, от такого выбора и сердце может остановиться.

— Знаешь, совсем не огорчусь, если такое случится! — вскричала Окунева. — Да, жалко, но мне хоть не придется сходить с ума от страха изо дня в день, возможно, годами.

— А не боишься, что лучшего парня в своей жизни Дашутка может и не встретить?

— Ерунда. Она красивая, юная! Встретит человека из нашего круга, может быть, старше себя — для Даши так даже лучше.

Николай шумно втянул воздух ртом — медленно выпустил через нос. Знак высшего утомления от глупости собеседника.

— Мы сейчас не будем обсуждать плюсы и минусы возможных кандидатов из нашего круга. — Последние два слова муж закавычил интонацией. — А вот не полюбит Даша никого больше? Знаешь, нашей дочери Создатель много в чем отказал, но хоть преданности и верности от щедрот насыпал с горкой. Как сказала она нам в шесть лет, что выйдет замуж за мальчика, с сестрой которого дружит, так с тех пор и не меняла курса.

— Просто неблагоприятное стечение обстоятельств! Сначала дружба с Ясей, жизнь в одном подъезде, потом память о ней. И никто не знает, что у этого парня на уме, уж слишком он странный. Опасно странный. Наверняка сейчас сидит в приемном покое, хотя знает, что к Даше сегодня не пустят.

— Я бы тоже сидел, — ухмыльнулся Николай. — Если бы ты попала в больницу, не дай бог. И поехал бы в больницу сейчас, если бы не был уверен, что Гера там. Знаешь, если бы у меня был сын, я молил бы судьбу, чтобы он походил на этого парня.

Марина даже отшатнулась от этих слов, будто он ее ударил. Заорала:

— Давай, усынови его, на здоровье! Только наследственность никуда не денешь! И семейку его, и семейную историю! Вот сопьется он после школы, как его папаша, — попомнишь, как глупости болтал.

— Марин, не говори о том, в чем не разбираешься! — Николай устало прикрыл глаза. — При чем тут наследственность? Герман оттолкнулся от дна, когда еще наша дочь причесаться сама не умела. Уж он по родительскому пути никогда не пойдет.

— Ладно, закрыли тему Германа, — сдалась Марина, она чувствовала, что может отключиться в любой момент — перед приходом мужа напилась успокоительного. — Пока что меня больше волнует его чокнутая мамаша. И отец-алкаш, от которого тоже неизвестно, чего ждать.

— А вот это я беру на себя. Запомни, отныне нашей дочери ничто не угрожает. — Николай говорил рублеными фразами, в такие моменты спорить с ним уже не имело смысла, нужно было слушать и внимать. — И давай договоримся так: ты мне никаких вопросов на эту тему не задаешь. Это мой мужской вопрос, все, точка. Волноваться больше не надо.

Раньше Марина любила, когда муж так говорил — Николай ни разу ее не подвел. В такой момент как нельзя лучше понимала, что жизнь ее удалась, рядом мужчина, защитник, тот, кто решит все ее проблемы. Становилась в такие минуты мягкой и податливой, ластилась к нему, трепетала. Но какой трепет, когда дочь в больнице. Она только сказала:

— Хорошо, Коля, я знаю, ты все сделаешь как надо. Но у меня тоже есть требование. Ты меня поддержишь?

Сердитый взгляд с намеком на вопрос.

— Я завтра скажу Даше, что мы не станем затевать уголовное дело против Виктории при одном условии. Она же понимает, что ты при своих связах можешь это сделать, верно? Так вот, я потребую, чтобы она ровно полгода не общалась с Герой. Вообще не виделась, не переписывалась, не созванивалась. Конечно, это вступит в силу после того, как она выйдет из больницы.

Николай казался ошарашенным — такого он точно не ждал.

— Марин, зачем? Чего ты хочешь добиться? Да мы так дочь потеряем, и все дела!

— Ничего не потеряем. Это такая проверка чувств, понимаешь? Я поговорю с каждым по отдельности. Даше скажу ту версию, что озвучила, а Герману — правду.

— Да какую еще правду?

— А такую, что не нужно Дашку жалеть! Не нужно быть с ней только потому, что «Даша одна пропадет». Так уже было с Ярославой, и чем все кончилось? Она тоже не могла бросить Дашу, хотя была умнее, взрослее, развитее. Пусть наша Даша не сильна умишком, но ведь и не дура же. Однажды она поняла бы про Ясю, и я этого очень боялась. А если однажды она поймет, что Герман ее жалеет? Что он слишком добр и благороден, чтобы бросить ее? Да, сейчас он влюблен в хорошенькую мордашку, в память о сестре, в общее детство и в Дашкину непосредственность, но надолго ли?

— И ты собираешься ему все это объяснить, что ли?

— Частично. И попросить дать мне слово, что полгода он к Даше не приблизится. И если почувствует, что может прекрасно жить и без нее, то просто потихоньку отойдет в сторону. Думаю, это будет справедливо. И безопасно. Вика может затеять слежку — пусть убедится, что ребята не встречаются.

— Делай как знаешь, — вздохнул устало Николай. — Может, ты и права.

— Я права!

* * *

В последний день перед выпиской Даши Марина позвонила Герману, попросила его прийти для разговора. Особенно даже не волновалась: этот столетний мальчик на удивление хорошо ее всегда понимал. Вот и в этот раз повел себя разумно, подтвердил, что согласен со всеми условиями женщины: никакой переписки, созвонов, попытки увидеться, даже издалека. И да, он был уверен, что Даша согласится на такое условие. Марина сама не осознала, в какой момент они вроде как поменялись местами: она нервничала, пыталась объяснить свою позицию, едва не плакала. Герман не отрывал от нее взгляда удивительно темных глаз, кивал, повторял, что она права и он все понимает. «Будь он постарше, то наверняка бы еще и про