Последнее отражение - Наталья Николаевна Тимошенко

– А нельзя ли взглянуть на те листы? – с должным восторгом спросила Лина. – Ведь это же настоящая вещь моего предка!

– Увы, – развел руками Браун. – Листы исчезли. И я даже не знаю, когда именно. Просто недавно проводил ревизию в своем хранилище и выяснил это. То ли где-то затерялись, то ли кто-то… завладел ими силой и потому едва ли еще жив. – Браун усмехнулся, предоставляя своим гостям самим решать, как относиться к его словам, а затем вернулся к рассказу: – Мистическая карьера вашего предка закончилась после переезда в Зальцбург. Он будто сбежал из Вены. Дом был продан за какие-то гроши никому не известному владельцу мясной лавки. Правда, надолго в том доме он не задержался, даже ремонт не доделал.

– Правда? Почему? – искренне удивилась Лина.

Браун пожамкал губами.

– Строительная бригада разбежалась. Взрослые мужчины бежали в ужасе. Они не захотели даже забирать инструменты. Говорили, что внутри дома «не так пахнет», как должно: не сыростью, не пылью, не старым деревом, а… чем-то другим. Сладким, как цветы, но при этом тухлым. Говорили, что стены дышат. Что свет меркнет, стоит зайти на второй этаж. Один вообще сбежал, не сказав ни слова, а на следующий день заявил, что не работает с мертвыми домами. Дом был продан какой-то вдове. К сожалению, даже имени ее не сохранилось. Но и ее бригада последовала примеру первой. Продержалась всего неделю. По словам одного из рабочих, еще в первую неделю на чердаке пропал их плотник. Просто исчез. Остальные думали, что он ушел с объекта. Бывает, люди бросают работу. Но на следующий день другой рабочий нашел его сапоги… аккуратно поставленные у люка, ведущего на чердак. Самого человека не нашли. Полицию, конечно, вызвали, обыскали весь дом, даже соседей опросили. Бесполезно. А потом начались странности. Один из маляров свалился со стремянки и сломал шею. Другой, как утверждали его товарищи, внезапно начал разговаривать с кем-то, кого никто не видел, и вскоре вовсе отказался возвращаться на объект. Несколько человек заявили, что слышали, как в доме кто-то плачет ночами. В общем, ремонт снова был не закончен, вдова в дом так и не въехала. После этого дом продавался много раз, пока в 1893 году в него не въехал последний владелец – молодой художник Йозеф Бреннер. Ему кто-то сказал, что дом дешевый, да еще и с «атмосферой». Люди искусства такое любят. Бреннер не покупал его, снял на несколько месяцев, хотел закончить цикл картин. И вот в одну ночь соседи услышали ужасный крик. Такой, что у женщин в соседнем доме волосы дыбом встали. Кто-то вызвал полицию. Когда те приехали, выяснилось, что дверь заперта изнутри. Пришлось ломать.

Браун замолчал на пару секунд, внимательно вглядываясь в лицо Лины.

– И что они там нашли? – не стала разочаровывать его та.

– Внутри все было вверх дном. Будто в доме бушевал ураган. Мебель разбита, на стенах странные символы, будто выцарапанные когтями. Самого Бреннера нашли в гостиной. Он сидел, прижавшись к стене, и не мог говорить. Совсем. Только раскачивался взад-вперед и что-то лепетал на латыни, как потом выяснилось. Врачи решили, что у него случился психоз. Его забрали в лечебницу. Случай оказался резонансным, о нем даже писали в некоторых газетах.

– Бреннер что-нибудь рассказал врачам? – спросил Стефан.

– Он говорил, что все началось практически сразу после его переезда. В одну из ночей он проснулся, потому что кто-то дышал ему в лицо. Он чувствовал дыхание: горячее, влажное, с запахом прелости, как будто изо рта давно умершего человека. Затем он начал слышать шаги. Кто-то ходил по чердаку по ночам. Не просто ходил, а скребся, как зверь. Причем шаги не прекращались до самого рассвета.

– И он не уехал после такого? – поежилась Лина.

Браун усмехнулся.

– Скорее, он ради этого приехал. Затем кто-то садился ему на грудь. Это ощущение появлялось у него каждую ночь, когда он ложился спать. Он описывал, что не мог пошевелиться, а из темноты слышался какой-то стон. Протяжный, почти детский. Словно кто-то лежит под полом и пытается позвать на помощь. Но стоило вскочить с кровати, как все затихало. Однажды он не выдержал и вскрыл половицы, но там никого не было. Затем появились следы. Босые, с вытянутыми пальцами, но слишком маленькие для взрослого. Они вели из одной стены в другую, через всю комнату. Эти следы не исчезали с рассветом. Бреннер пробовал смывать их водой, стирать, но на следующее утро они появлялись снова.

– А что же случилось в ту ночь, когда художник все же сдался? – испуганным шепотом спросила Лина.

– В ту ночь Бреннер проснулся от холода. Комната была ледяной, хотя угли в камине все еще тлели. Он подумал, что окно распахнулось, но, встав с кровати, увидел, что створки плотно закрыты. И тут он услышал царапанье. Тихое, почти неразличимое, словно кто-то когтями водил по внутренней стороне зеркала.

– Зеркала? – переспросила Лина, и ее голос слегка дрогнул.

Браун кивнул:

– Да. Он привез старое трюмо из антикварной лавки. Сам рассказывал, что полюбил его за «характер». Он стоял спиной к зеркалу, и в этот момент царапанье стало громче. Йозеф обернулся и увидел в отражении кого-то, стоящего в углу комнаты. Того, кого на самом деле там не было.

– И что он сделал? – прошептала Лина.

– Он закрыл глаза, подумал, что спит. Но когда открыл, отражение все еще было там. И теперь оно было ближе. Он не мог разглядеть лица, потому что фигура будто горела изнутри слабым, багровым светом, как догорающий уголек, но описывал ее как высокую женщину в длинном черном платье. Бреннер говорил, что фигура шептала. Не голосом, а как будто словами, возникавшими прямо в голове: «Ты тоже принадлежишь мне». После этого, по его словам, он потерял время. Не помнил, как оказался в гостиной. Как появились символы на стенах. Только знал, что не может больше прикасаться к зеркалам. Их поверхность – это ворота. Так он сказал. А потом замолчал и, судя по запискам врача, которые мне удалось посмотреть у знакомого, больше никогда не говорил ни слова и умер через год. С тех пор в доме никто не жил.

– Но если это произошло в 1893 году, то как так получилось, что дом до сих пор не снесли? – поинтересовался Стефан. – Ведь район застраивался и перестраивался, дом должны были снести и построить новый, если в старом никто не хотел жить.

– А вот тут нет никакой мистики, – уже совершенно обычной улыбкой улыбнулся Браун. – Произошла обыкновенная бюрократическая ошибка. Дом по какой-то случайности внесли в список объектов, охраняемых государством. Разобрались только недавно. Поэтому в архивах о нем и нет ничего, а снести не могли. А сейчас он уже и не нужен никому, наш район не считается перспективным. Многоэтажный дом тут не построишь, а тот, кто может позволить себе собственный дом, предпочитает выбрать другое место.

– И все же он сохранился достаточно хорошо для того, кто брошен больше ста лет назад, – не могла не заметить Лина.

– В этом тоже едва ли есть мистика, – развел руками Браун. – Его стены построены из камня, а тогда строили на века. Вот внутри перекрытия, лестницы деревянные, и они в весьма плачевном состоянии. Признаться, я когда-то даже мечтал завладеть этим домом, ходил, изучал, планы рассматривал, но потом оставил эту идею. Слишком много денег и труда в него надо вложить, а я уже не так молод.

– Как он вам в целом? – заинтересовалась Лина. – Я видела только снаружи, но, кажется, он большой.

– Не то чтобы большой, но интересный. И с огромным подвалом. Внизу он ничуть не меньше, чем наверху. А вот я вам сейчас покажу, у меня план есть. Купил его еще по молодости по дешевке, должен заметить.

Стефан не ожидал такой удачи. Уже мысленно прикидывал, как бы попросить Брауна показать план, а он сам предложил!

Коллекционер вышел из гостиной буквально на минуту, но за это время Стефан и Лина успели продумать дальнейшие действия. Когда Браун вернулся и разложил на столе большой, но сильно потрепанный лист ватмана, Лина вдруг чихнула и по ее щекам вполне натурально полились слезы.

– Простите, – шмыгнула носом она. – Это на старую