Последний выстрел камергера - Никита Александрович Филатов

Место Федора Ивановича Тютчева оказалось довольно близко к центру линии, образованной стрелками. Соседей своих, расположившихся справа и слева, он видеть не мог, однако же обзор перед собой имел великолепный — сосновый лес образовал в этом месте небольшую полянку, так что позиция для выстрела была превосходной.

Вечерело…

Федор Иванович прислонился плечом к стволу дерева и примерил к плечу охотничье ружье. Поведя стволом из стороны в сторону, он в очередной раз убедился, что изделие тюрингского мастера Клетта, привезенное им из Германии, действительно стоило тех больших денег, которые были за него уплачены. В меру тяжелое, оно удобно ложилось на руку и ласкало щеку отполированным деревом приклада.

Над головой испуганно застрекотали сороки, а в следующее мгновение по лесу разнесся первый сигнал трубы.

Облава началась. Где-то вдали закричали и зашумели загонщики, поднимая секача на линию стрелков, и волнующее чувство охотничьего азарта целиком захватило Тютчева.

Теперь все его внимание сосредоточилось на приближающихся криках загонщиков. Кажется, они переместились немного правее.

Да, точно. Откуда-то с края линии донеслось рассыпчатое эхо выстрела, потом еще одного…

Неожиданно Федор Иванович услышал прямо перед собой глухое тревожное урчание — кабан!

И наверняка не маленький, а матерый, успевший уже перезимовать и обзавестись потомством.

Самого секача видно все еще не было, но остановился он, судя по злобному хрюканью и пыхтению, совсем недалеко, стараясь понять, в чем же, собственно, дело.

Тютчев вскинул ружье — и через мгновение зверь, с треском ломая сучья, вырвался из-за деревьев на открытую полянку, шагах в пятидесяти от стрелка.

Федор Иванович знал понаслышке, что кабану следует метить в голову, грудь или шею, поэтому выстрелил с упреждением, стараясь попасть в уязвимое место.

Кажется, готово дело…

Темно-бурая туша опрокинулась, будто с маху наткнувшись на какую-то невидимую загородку.

Однако — нет!

Почти сразу же матерый секач опять вскочил на ноги, заревел коротко и исчез между соснами.

Неужели уйдет?

Слева выстрелил барон Крюднер, и Тютчев опустил ружье — наверное, его следовало перезарядить, потому что в окладе могли оказаться еще кабаны…

— Федор Иванович! Слышите нас? Где вы? — Из-за деревьев, чуть правее того места, откуда несколько минут назад выскочил кабан, появились первые загонщики. — Сигнал отбоя… пора сниматься.

Охваченный охотничьим азартом, до этой поры ему не свойственным, Федор Иванович почти выбежал из своего укрытия:

— Кажется, я попал в него?

— Даже не извольте сомневаться.

Следы испуганного зверя глубокой бороздой пересекли поляну, выворотив из нее наружу камни и куски земли величиною с детскую головку. Ага, вот здесь он споткнулся, упал…

— Отменный выстрел, Федор Иванович, — одобрительно и с большим знанием дела кивнул барон, подошедший со своего номера. Носком сапога он слегка шевельнул окровавленный клок щетины. — Поздравляю! С почином, как говорится.

— Но ведь я его только подранил?

— Да уж и это, поверьте мне, большое дело.

— А вы, барон, его убили?

— Добил, — посчитал необходимым уточнить фон Крюднер. — Пойдемте, пойдемте…

В сопровождении загонщиков они двинулись по следам, хорошо заметным между деревьями.

— Кабан оказался матерый, и после того, как пуля ваша его зацепила и сильно контузила, сумел еще пробежать шагов двадцать — как раз ровно столько, чтобы попасть под мой выстрел, — пояснил барон начинающему охотнику. — Впрочем, и без меня он бы никуда не делся, так что, Федор Иванович, сегодняшний трофей по праву вам принадлежит.

— Трофей?

— Голова с клыками… ну, видели же, наверное, и не раз, подобные украшения?

— Ну конечно же, видел, но, право… — Нога Тютчева соскользнула по мокрому камню, и он вынужден был опереться о ствол ближайшего дерева, чтобы не потерять равновесия.

— Да не тушуйтесь вы, Федор Иванович! Кабаны, тяжело раненные, отбегают обычно недалеко и затем залегают в какой-нибудь заросли. А когда к ним приближаются охотники, не подпуская их особенно близко, делают новую недалекую перебежку — и снова затаиваются. Осторожнее здесь ступайте… Поэтому спешить с преследованием сильно раненного кабана не рекомендуется, пусть зверь отлежится, обессилеет от потери крови… — Барон Крюднер чувствовал себя в лесу уверенно, любил и понимал охоту, оттого Тютчеву было интересно его слушать. — Помнится, тому уже года два или три назад загнали мы раненого секача в камыши — на эдакий крохотный островок возле края болотца. С собаками была тогда охота… Так вот, собаки его окружили — а подскочить боятся, лишь облаивают безумолчно, однако на почтительном расстоянии. Сидит он себе, злобно фыркает, громко сопит, клыками из стороны в сторону водит — и тут, представьте себе, я из лесу выхожу. А кабан, подлец, будто только этого и ждал: подскочил с места да как понесется прямиком на меня, пути не разбирая! Понимает, что ли, от кого все его беды? Не знаю даже, вполне возможно… В общем, даже прицелиться толком времени не оставалось — слава богу, попал с десяти шагов куда надо, а то ведь во второй раз он бы выстрелить мне не позволил.

…Подходить к упавшему кабану следует в высшей степени осторожно. В этом случае, так же как и при охоте на лося или на медведя, необходимо обратить внимание на уши зверя: если они прижаты, он жив и в любой момент может из последних сил броситься на охотника.

…Впрочем, на этот раз опасения оказались напрасными — метким выстрелом барона Крюднера секач был убит наповал, так что к тому времени, когда над лесом окончательно сгустилась темнота, загонщики и егеря уже разделали кабанью тушу, подвесив ее над костром.

Участники охоты расположились неподалеку на парусиновых складных стульях вокруг накрытого по-походному столика.

Из всех собравшихся Федор Иванович Тютчев до нынешнего утра был знаком только с хозяином поместья графом Бенкендорфом и, конечно же, с Крюднером, которого близко знал еще по совместной дипломатической службе при баварском дворе. Да и его самого перед выходом в лес граф отрекомендовал другим своим гостям весьма лаконично:

— Тютчев Федор Иванович… Прошу любить и жаловать.

Однако теперь, после успешного завершения такого общего и по-настоящему мужского дела, каким является охота на кабана, он по праву чувствовал себя в компании стрелков вполне своим человеком.

Первый тост хозяин поместья провозгласил в честь государя императора. Затем, конечно же, выпили и за удачную охоту, закусив домашнюю настойку тетеревами, подбитыми еще поутру и теперь поданными со свежей брусникой.

Довольно скоро, как это водится между вооруженными мужчинами, вокруг стола образовалась атмосфера походного бивуака и разговор перешел на военные темы.

Мнения разделились. Кто-то предположил, что современное состояние политических сил, а также установившаяся после Венского конгресса система международных союзов