Тридцать сребреников в наследство - Татьяна Рябинина

* * *

— Ник, к телефону!

— Скажи, пусть перезвонят через полчаса.

— Говорят, срочно. Из института скорой помощи.

Ну да, он же все телефоны дал — и мобильный, и домашний, и рабочий. Извинившись перед клиенткой, Никита подошел к общему для всего офиса телефону.

— Никита Юрьевич? — поинтересовался казенный женский голос. — Это из института Джанелидзе вас беспокоят. По поводу Зименкова. Вы не могли бы подъехать?

— Срочно? — у Никиты противно заныло в животе, но он себя одернул: если бы Дима умер, вряд ли бы стали звонить ему, и других родственников хватает.

— Понимаете, — женщина понизила голос, и в нем сразу же появилось что-то человеческое. — Он пришел в себя и попросил позвонить вам. С ним хотели говорить из милиции, но врач запретил. Да и сам он отказался, сказал, что плохо себя чувствует. А вам попросил позвонить. Чтобы вы обязательно приехали. Это, конечно, не положено, но он очень просил, сказал, что вопрос жизни и смерти.

Положив трубку, Никита посмотрел на часы. До конца рабочего дня оставалось полчаса. Договорившись с клиенткой о встрече, он подошел к начальнице. Такое уж у них было правило: раньше положенного с работы ни-ни. Позже — пожалуйста, но не раньше. Исключение — кафетерий напротив и рабочие поездки, о которых надо было сделать запись в специальном журнале.

— Инна Аркадьевна, — сконструировав любезную гримасу, начал он. — Мне к родственнику в больницу срочно надо, только что позвонили. Можно?

Начальница посмотрела на него с глубоким сомнением.

— Я, между прочим, сегодня не обедал.

Похоже, это возымело действие, потому что Инна милостиво кивнула и углубилась в изучение нового каталога недвижимости.

В реанимацию его, разумеется, не пустили, поэтому пришлось долго искать ту самую медсестру Юлю, которая ему звонила, а потом идти за нею кружными путями, утонув в халате гигантского размера.

Дима лежал в одноместной палате, вернее, не палате, а целом зале, заставленном всевозможными приборами и мониторами. Что-то противно пищало и пощелкивало. Никита подошел к странному сооружению, похожему на операционный стол с металлическими бортиками. На нем под простыней находилось нечто напоминающее большее белое бревно.

— Юля, ты? — прохрипело бревно.

— Ваш друг пришел. Корсавин, — Юля, маленькая пухлая брюнетка, поправила простыню, посмотрела показания приборов. — Пять минут, не больше, — она отошла в сторону, где за столиком сидела и писала что-то в журнале другая сестра.

— Никита, наклонись.

Он оглянулся в поисках стула или табуретки, но ничего подобного поблизости не увидел, а спросить было неловко. Пришлось присесть рядом с кроватью на корточки. Голова Димы, как и тело, была полностью забинтована, остались только небольшие щели для рта и носа.

— Тебе отдадут мой мобильник. Узнай, откуда был последний звонок.

— Хорошо, Дима. Ты можешь рассказать, что случилось?

— Мне позвонили. Странный голос, не мужской и не женский. Сказали, что это ошибка. Что умереть должен был я, а не Ника. — Дима говорил с трудом, останавливаясь на каждом слове. — Что, если я хочу узнать всю правду, нужно прийти в одиннадцать вечера к входу в Московский парк Победы, который около улицы Севастьянова. Я один боялся идти, позвонил тебе. Но дома никого не было, а мобильный недоступен. Поехал один. На такси. Потому что выпил немного для храбрости. Стал переходить Кузнецовскую. Откуда-то выскочила машина.

— Машину помнишь? — перебил Никита.

— Нет. Кажется, светлая.

— Все, все, хватит! — подошла медсестра.

— Еще минуту! — взмолился Дима. — Никита, поищи в контактах, найди телефон Бурмистрова. Это патолого… ну, врач, тот самый. Позвони, объясни все, пусть скажет. Результаты.

Слова давались Диме все тяжелее. Юля потянула Никиту за рукав.

— Это что тут еще такое? А ну выйдите немедленно! — В дверях стоял высокий полный мужчина в зеленой хирургической пижаме. — Кто разрешил? Поувольняю всех к чертовой матери!

— Юля, мобильный! — из последних сил прошептал Дима.

— Да помню, помню! — с досадой ответила та и повернулась к врачу: — Простите, Олег Витальевич, больше не повторится.

Никита подождал в коридоре, пока Юля не вынесла ему Димин телефон. Лицо ее было хмурым — видимо, попало.

— Вот, держите, — она сунула трубку Никите в руки. — Первые его слова были, когда в себя пришел: «где мой телефон?» Не «где я?», не «что со мной?», а «где трубка?» Потребовал, чтобы я непременно вас нашла. Домой-то ему сразу позвонили, а там соседка почему-то оказалась. Сказала, что у него близких родственников нет. Телефон мне в кладовой отдавать не хотели, пришлось денег дать.

В ответ на выжидательную паузу Никита достал портмоне.

— А как он вообще, выкарабкается? — спросил, отдав пару купюр.

— Состояние тяжелое. А точнее не знаю. Я же не врач. Вон врач, его и спрашивайте, — она дернула подбородком в сторону вышедшего из палаты Олега Витальевича.

— Простите, что из-за меня у вас неприятности.

— Да ладно, — хмыкнула Юля. — Не уволит. Можно подумать, сюда желающие работать прямо в очереди стоят.

Попрощавшись с ней, Никита догнал врача.

— Пожалуйста, я вас очень прошу, не надо из-за меня никого наказывать, — он аккуратно положил в карман его халата сложенную купюру. — Поймите, это было очень важно. И он сам просил, чтобы меня нашли.

— Хорошо, — недовольно буркнул врач. — Только из-за вас его состояние может ухудшиться. А он и так крайне тяжелый.

— Но он выживет?

— Фифти-фифти. Будем работать. Открытая черепно-мозговая, сочетанные травмы и… В общем, вы не врач? Тогда не поймете. Странно, что вообще остался жив.

Прямо из машины Никита позвонил патологоанатому. Тот сначала отказался сообщить результаты кому бы то ни было, кроме Дмитрия Павловича, но в конце концов сдался. В подробности вдаваться не стал, но суть дела была в следующем: отравление алкалоидом растительного происхождения, который одновременно повышает тонус гладкой мускулатуры, особенно матки, и понижает свертываемость крови.

Что касается телефона, с которого неизвестный назначил Диме встречу, то тут оказался тупик. Телефон этот находился в баре недалеко от Витебского вокзала. Установлен он был в холле, и им постоянно пользовались клиенты.

Глава 27

Хотя Никита и сказал себе, что вся эта карусель его не касается, выбросить ее из головы никак не мог. Тем более теперь, когда точно знал, что Веронику убили и что Диму хотели убить тоже. Правда, здесь были определенные сомнения.

Некто сказал Диме, что отравить хотели его, а не Веронику. Но если принять во внимание собачий вой, колокольный звон и самовозгорающиеся свечи, а также повешенное чучело в окровавленной рубашке, то это просто бред.