Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

— Идите, Валюшкин, идите. Чего встал?

Валюшкин мгновенно исчез.

— У римских риторов есть такое понятие: Argumentum ad hominem, «аргумент к человеку». Смысл в том, что при условии, когда всем известно, что некто Икс дискредитирован, любое его утверждение, вероятнее всего, ложно. — Яковлев прихлопнул ладонью по столу; он любил козырнуть своими познаниями в античной культуре, к которой оставался неравнодушен со времени учебы в Политехническом институте, еще дореволюционном.

— Это не про нас, Василий Терентьевич, — мягко возразил Коротков. — В нашем деле туда-сюда дискредитированы все.

— А если нас и правда водят за нос? — вновь предположил Грушко, но ему никто не ответил. Ванин подошел к карте Европы, висящей на стене.

— Цюрих совсем близко от границы с Германией. Может, кто-то оттуда?

— В любом случае он должен был знать пароль, — заметил Коротков.

— Значит, знал. Надо понять, кому из наших в Германии известен пароль в Цюрихе?

— Понял, Павел Михайлович. Сделаем.

— Нам не известно, когда начнутся эти переговоры, — устало произнес Яковлев. — До того момента он вряд ли вернется к изменнику. Слишком большой риск. Можно предположить, что он ему вообще нужен только ради рации.

— Возможно, у нас есть временная фора. — Грушко вынул из папки лист бумаги:

— Я подготовил список наших людей в Цюрихе, товарищ комиссар. Их совсем немного. В Берне погуще, но тоже. К тому же многие сейчас на дне после совместных облав швейцарской СБ и гестапо. Явки приморожены.

— Да, — подтвердил Яковлев, — обстановка там, прямо скажем, напряженная. Местные расстарались. Унюхали, что Гитлеру капут. Многих посадили.

— Конечно, если Швейцария, то это в основном Берн, — подхватил Грушко. — Цюрих используют как место встреч, контактов, переговоров. Приехали — уехали. Стабильной агентуры у нас там практически нет. Две явки провалены. Есть запасная.

— В Берне Даллес, СИС, японцы — все в Берне. А Цюрих. там гестапо сильное.

— Но раз этот некто обратился к нашему человеку в Цюрихе, значит, он знал, что тот на месте, — вмешался Коротков. — И значит, этот, наш, он там постоянно. Он либо из местной агентуры, либо «спящий». А тот скорее всего одиночка.

— Вот это верно. Но кому верить?

— И все-таки я бы не сбрасывал со счетов «прикормку», — скептически поджал губы Яковлев.

Спустя полчаса Ванин подвел черту:

— Итак, что мы имеем? Первое. Есть некий человек, который вышел на нашего сотрудника в Цюрихе, использовав действующий пароль и представившись советским агентом. Он просит передать сюда, в Центр, донесение, что в скором времени пройдут переговоры советской стороны с кем-то из бонз рейха, ядром которых станет германская урановая программа. Нам ничего не известно об этом человеке. Мы ничего не знаем о подобных переговорах.

На листе бумаги Ванин нарисовал человеческий контур и отметил его знаком вопроса.

— Второе, — продолжил он. — Мы не можем сказать, к кому из наших агентов в Цюрихе он обратился. Но мы знаем, что агент этот был перевербован абвером. Мы также знаем, что шифровку, о которой его просили, он отправлять не стал, а передал ее немцам.

Второй контур также был отмечен знаком вопроса.

— Информация поступила от начальника крипо Небе. Небе имеет доступ к урановой программе «Локи» и, следовательно, может быть в игре. Вопросы. Либо против нас разрабатывается операция по дезинформации. Либо все происходящее соответствует действительности. Либо это частичная правда, так как информация имеет несколько источников. Нам нужно ответить на каждый из этих вопросов как можно быстрее — с учетом особой важности любых сведений по немецкому урану. — Он помолчал. Затем свел оба контура вместе, сложил листы и бросил их в мусорную корзину.

— Но если этот парень — наш, — сказал Ванин, — надо его вытаскивать.

Часть вторая

1944 год (Июль)

Берлин, Беркаерштрассе, 32, VI Управление РСХА, СД, 18 июля

Если бы не конверт, вернее, штемпель на конверте, Шелленберг скорее всего перекинул бы письмо с отсутствующим обратным адресом своему референту, не распечатывая. Однако гриф «Вручить лично» заставил его отнестись к нему с повышенным вниманием: такой оттиск использовался в аппарате РСХА, и, значит, письмо, доставленное с утренней почтой, попало к нему не случайно.

Содержание послания не на шутку взбудоражило шефа СД. «Бригадефюрер! Имею Вам сообщить, что 20 июля в ставке фюрера «Вольфшанце» будет совершено покушение на Адольфа Гитлера. Хочу также уведомить, что пять дней назад уже была предпринята такая попытка, но она сорвалась по не зависящим от заговорщиков причинам. Бригадефюрер! Еще есть время, чтобы предотвратить чудовищное преступление. Верный член партии, патриот Германии».

Шольц собственноручно скопировал анонимное письмо, два дня назад полученное Мюллером, переадресовав его Шелленбергу.

Удивила вырванная из школьной тетради страница, в клетку. Удивил цвет чернил — сиреневый. Насторожил почерк — неуверенный, спотыкающийся на соединениях. «Чепуха какая-то, — задумался Шелленберг. — Почему об этом доносят мне, а не в гестапо?» Допустить, что неведомый доброжелатель «с улицы» надумал обратиться к начальнику внешней разведки, имя которого было известно лишь узкому кругу лиц, Шелленберг, конечно, не мог. Смущала суть послания. Провокация, решил он. Вот только есть ли в ней правда? Потому что такая правда не могла остаться без внимания. «Они хотят посмотреть, что я стану делать».

Шелленберг развернулся в кресле спиной к столу, вытянул ноги. Кальтенбруннер? Мюллер? Брандт? Какая разница? Бежать к Мюллеру, держа в зубах анонимку из детской тетрадки? И выглядеть посмешищем. Сколько таких «предупреждений» гестапо получает каждый день?

А если это все-таки правда? Заговор в высшем эшелоне вермахта давно не составлял большой тайны для службы безопасности. Шелленберг взял лежавшие на столе четки, привезенные им из Турции, подарок посла фон Папена, и принялся бездумно перебирать сандаловые бусины. Тогда надо видеть две линии. Устроить переполох и быть героем угасающего режима. Или промолчать, что чревато расправой, если это послание попало еще к кому-нибудь и если этот кто-нибудь забьет тревогу. Промолчать — и не мешать? Соблазн велик, но рисковать собственной шкурой?..

Кто-то решил подстраховаться за его счет. Такой вывод представился ему наиболее вероятным. И тогда единственно возможным действием с его стороны, единственно верным, практически беспроигрышным, было. пойти к Гиммлеру.

Он вызвал секретаря. Худой, выхоленный, точно манекен из салона мод, подчеркнуто безэмоциональный штурмфюрер замер на корректном удалении от начальника.

— Краузе, — сказал Шелленберг и на мгновение задумался. — Вот что, Краузе, узнайте график работы рейхсфюрера на ближайшие три дня… Быстрее.

Спустя пятнадцать минут Краузе докладывал:

— Сегодня рейхсфюрер в Берлине. Вечером у него совещание в Генеральном штабе. Завтра он вылетает в свою ставку «Хохвальд», чтобы послезавтра, двадцатого июля, быть