Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

на оперативном совещании в ставке фюрера «Вольфшанце». Днем двадцать первого июля рейхсфюрер возвращается в Берлин, на вечер у него запланирована встреча с Ласло Эндри, заместителем министра внутренних дел Венгрии.

— А что за совещание в «Вольфшанце»? Тема?

— Положение на Восточном фронте.

— Это окончательная информация? Может что-то измениться?

— Всякое бывает, бригадефюрер.

— Всякое бывает? — Голос Шелленберга резко взметнулся вверх. — Нет, Крузе, бывает только то, что должно быть. А всякое бывает в будуаре у проститутки. Вот там бывает всякое.

Краузе вытянулся в струнку:

— Так точно, бригадефюрер.

Нацепив на лицо выражение глубочайшей озабоченности, Шелленберг влетел в кабинет рейхсфюрера, не преминув плотно прикрыть за собой дверь. Внешний вид Гиммлера говорил о бессонных ночах. В течение недели он побывал в Нормандии, где инспектировал изрядно потрепанную в боях, но еще больше обескровленную морально, 2-ю танковую дивизию СС «Дас Райх», а затем вылетел в Бреслау, где из остатков разгромленного в районе Бобруйска 35-го армейского корпуса вермахта спешно формировался 13-й армейский корпус СС. «Похоже, наш Хайни Гиммлер проснулся и ощутил себя Наполеоном», — злословили генералы, наблюдая за его перемещениями.

— Рейхсфюрер, не сочтите меня паникером, но я считаю своим долгом обратить ваше внимание на это. — И Шелленберг передал Гиммлеру письмо.

Настроение Гиммлера, и без того отвратительное — сказались встречи с бьющимися на передовой солдатами, — не обещало легкости в общении. К тому же вновь возникли желудочные спазмы, а его врач Феликс Керстен отбыл в Швецию и мог вернуться только через пару дней. Настороженно взяв письмо, Гиммлер поправил очки и пробежал глазами текст.

— Что это? — помолчав, мрачно спросил он.

— Анонимка. Я получил ее час назад по почте.

— Вам присылают такие письма?

— Именно это меня и настораживает, рейхсфюрер. Вы позволите? — Гиммлер коротко кивнул. Шелленберг отодвинул кресло и сел. — Как бы там ни было, но содержание сей заметки наводит на мысль: а нет ли в ней доли правды?

— Доли? — Гиммлер поднялся с места. — Вы говорите доли? Да если в ней содержится хоть мизерная капля правды, то. Это же послезавтра! Надо вызвать Мюллера.

Шелленберг тоже вскочил, предостерегающе вытянул руку:

— Не надо, рейхсфюрер. Если он сам не придет к вам, не надо.

— О чем вы?

— Зачем Мюллер? Зачем? Придет — значит, получил то же самое. Тогда и разгребать ему. А также, может быть, Борману, Ламмерсу — к кому он там бегает? Но спасителем всё равно станете вы. А если не получил?..

— Получил, не получил. Что вы заладили? —

Гиммлер возбужденно бродил по кабинету. — Вам бы

только интриговать. — И вдруг спросил: — О какой

попытке он пишет?

— Не могу знать. Но что бы там ни было, это не поможет. Союзники капризничают. Им нужна полная капитуляция. Или твердая рука на штурвале. Они будут считаться только с тем, у кого в колоде

джокер.

— Не знаю, не знаю. Все это дурно пахнет.

— Прошу вас, рейхсфюрер, прошу, давайте поговорим на холодную голову. — Шелленберг дождался, пока Гиммлер подавит в себе волнение и вернется за

стол, и лишь тогда сел сам. — Поверьте, меня тоже ошарашил этот неожиданный донос, — продолжил он и тут же задал вопрос: — Но такой ли он неожиданный? Что, если посмотреть на ситуацию с другой стороны?

— С какой же, боюсь узнать? — Гиммлер скрестил руки на груди и замер, провалившись в свое обширное кресло. Уж что-что, а слушать он умел.

— Представим, что письма не было. Тем более что формально его и не было. В журнале учета корреспонденции на сегодняшней странице разлились чернила. Пришлось восстановить все поступления. Кроме одного, как вы понимаете.

— Не вижу, что это меняет? — буркнул Гиммлер. — Слушаю вас, Шелленберг, только потому, что не исчерпан резерв времени, чтобы поднять тревогу.

Фраза была брошена на всякий случай, дабы установить барьер между собой и тем, что могло быть тут сказано: на самом деле рейхсфюрер был весь напряженное внимание. Он почти скрылся в тени кресла, откуда холодно поблескивали круглые стекла очков.

— Я возвращаюсь к нашим беседам о будущем Германии. Мне всегда казалось, что мы с вами говорим на одном языке. — Шелленберг тщательно подбирал слова. Сколько у него, минут пятнадцать? Но отступать было уже невозможно. — Вы говорили: не надо мешать богине Фригг прясти нити людских судеб. Да, не надо. Не надо пытаться переломить перст судьбы, ибо что предначертано, то и свершится. Письма не было. Но мы понимаем: либо исполнится то, что в нем сказано, либо это ложь, либо они попытаются, но у них не получится. Проблематично только последнее. И значит, вам нужно быть близко, но не там. Я ознакомился с вашим расписанием, рейхсфюрер. Есть сотня причин задержаться в «Хохваль-де». От него до «Вольфшанце» полчаса езды.

— Вы отдаете себе отчет, к чему вы меня призываете? — сухо спросил Гиммлер.

После некоторого замешательства Шелленберг перегнулся через стол и очень тихо, одними губами произнес:

— Рейхсфюрер, у вас в руках двадцать три дивизии Ваффен СС, вы держите в кулаке весь карательный и полицейский аппарат рейха, вы руководите самой мощной, самой действенной и всеобъемлющей организацией, которая, по сути, является становым хребтом государства. Рейхсфюрер, вы, именно вы и есть государство. Только вам, с вашим опытом, характером, с вашей стальной волей, суждено остановить катастрофу и спасти идущий ко дну рейх. — Шелленберг почувствовал, как пот выступает у него на лбу. Он перевел дыхание и продолжил: — Что будет, то будет. Если час пробил, отойдем в сторону, дадим событиям развиваться так, как им предопределено всевидящим роком.

Гиммлер все отлично понимал, он был готов к аргументам Шелленберга и, слушая его, он пытался совладать со своей нерешительностью, найти в себе силы выступить из-за спины Гитлера и совершить наконец поступок, оправданный исключительно собственным, а не заёмным мужеством. Жить в тени Гитлера, берущего на себя всё самое немыслимое и чудовищное, было так же комфортно, как сидеть в тени своего глубокого кресла и из него наблюдать за происходящим вокруг. Но срок вышел. Не признавать этого мог только самоубийца. Будучи существом сумеречным, Гиммлер боялся выступить на свет, остаться один на один с окружающим миром, когда не на кого больше кивнуть и сказать: я просто выполнял приказ.

— Я вас не слышал, бригадефюрер, — подвел

черту Гиммлер и резко встал. Следом поднялся Шел-

ленберг. Гиммлер походил взад-вперед, заложив руки за спину. Потом остановился перед Шелленбер-гом и сказал: — Надеюсь на ваше благоразумие,

Вальтер. Завтра я отправляюсь в «Хохвальд». Вы остаетесь здесь. Вы и Брандт. — Он выдержал паузу и

с нажимом подчеркнул: — И больше —