Тайна старого саквояжа - Евгений Евгеньевич Сухов

Итак, что он увидел, войдя в эту комнату? Канапе расставлены симметрично по углам.

Картина в золоченой раме, похоже, тяжеленная. Коль упадет на ногу, несдобровать — запросто пальцы отдавит! Большой дубовый стол. Восемь стульев с резными спинками, по три на сторону и по одному по торцам стола. Ковер, чистый, без пыли, не то что в иных комнатах особняка…

Иван Федорович вдруг вскинул голову и поблескивающими от догадки глазами посмотрел на Уфимцева. Ах, каков молодец исправник! Быстрее его догадался, и мысль свою навязывать не стал, но к ней окольными путями подвел и подумать его заставил…

— Я, кажется, понял, — улыбнулся, отвечая на любопытствующий взгляд Уфимцева, Воловцов. — Когда я первый раз вошел в эту малую гостиную, она показалась мне чистой и опрятной, с аккуратно расставленной мебелью и почти полным отсутствием пыли. В то время как остальные комнаты…

— Давно не убирались, — продолжил за судебного следователя уездный исправник. — А это значит, что…

— В малой гостиной не столь давно проводилась тщательная уборка. Поэтому и мебель аккуратно расставлена, и чистенько везде, — подытожил Иван Федорович.

— Именно так, — кивнул Уфимцев. — Теперь нам с вами остается ответить или на крайний случай выдвинуть предположение относительно следующего вопроса: а почему именно в комнате, где состоялся нелицеприятный разговор двух управляющих имениями графа Виельгорского, Козицкого и Попова, закончившийся криками Попова, была произведена тщательная уборка, в то время как остальные помещения остались нетронутыми? И ответ напрашивается один, в этой комнате убирались, чтобы…

— Уничтожить улики, — продолжил теперь уже за уездного исправника Воловцов.

— Именно так, — согласился Уфимцев. — А уликами этими могли служить пятна крови на мебели и ковре, кровь на орудии убийства…

— Так вы полагаете, что это все же Козицкий убил Попова? — прекрасно зная ответ, спросил Иван Федорович.

— Полагаю и даже очень полагаю, — ответил Павел Ильич. — Убийство было совершено шестого мая именно в этой комнате, которую потом тщательнейшим образом убрали, уничтожив все улики преступления. А орудием убийства, — Уфимцев неожиданно резко повернулся к каминной полке, — могло послужить вон, клеймо, к примеру…

Воловцов проследил за движением исправника и тоже посмотрел на чугунное клеймо. А что, версия Уфимцева была и правда весьма убедительной. Да и Настасья говорила, что Козицкий вспыльчив. Вполне мог в запале схватить это клеймо и ударить им Попова по темечку…

Иван Федорович так и сказал Уфимцеву. На что тот спросил:

— Значит, вы беседовали с ней?

— Без малого час, — ответил Воловцов.

— Ну и как она вам показалась?

— У меня осталось о ней какое-то двоякое впечатление, — произнес Иван Федорович. — Чую, что врет, а верить хочется. Да и странная она какая-то. Мне время от времени казалось, что я разговариваю не с крестьянской девкой, а по меньшей мере с графиней.

— Они это уме-е-еют, — протянул Уфимцев, очевидно, под словом «они» имея в виду не крестьянских девок, а всю бабью породу. — Вот что я вам, Иван Федорович, скажу: лживая она, эта Настасья, от волос до пят! Я доселе еще и не видывал таких…

— Я полагаю, кое в чем она мне не солгала, — задумчиво произнес Иван Федорович, припоминая сегодняшний разговор с Анастасией.

— И в чем же таком она вам не солгала? — с некоторым сарказмом спросил уездный исправник. — Что такого она вам сказала, в чем вы ей поверили, Иван Федорович?

— Она сказала, что никогда не видела Попова… — ответил Воловцов и посмотрел на Павла Ильича.

— Ну как же! Живет с Козицким, Попов приезжал именно к нему, а она его не видела? — усмехнулся Уфимцев. — Быть такого не может!

— Вы меня не дослушали, Павел Ильич, — медленно произнес судебный следователь. — Она сказала, что никогда не видела Попова «живьем».

— Вот как! — откинулся на спинку стула Уфимцев. — Оговорилась. Сейчас, небось, локти себе кусает…

— Не думаю, что такая женщина будет когда-нибудь «кусать себе локти». Выдержка у нее, я вам скажу, — любой мужчина позавидует! Но я не об этом… Вы понимаете, Павел Ильич, что значит эта ее оговорка? — спросил Иван Федорович.

— Конечно, — усмехнулся уездный исправник. — Это значит, что она видела Попова мертвым.

— Именно так…

— Ну, в этом нет ничего удивительного, — Уфимцев принял прежнее положение. — Здесь, в малой гостиной, все замыто. А кто мыл? Кто убирался, вычищая кровь? Господин управляющий Козицкий? Вряд ли. Не мужское это занятие: полы мыть да пыль протирать. Может, уборку производила нанятая на селе баба? Так Самсон Николаевич не такой дурак, чтобы привлекать к этому делу постороннего человека, который может все выболтать. Стало быть, уборкой занималась она, Настасья эта! Более того, она скорее всего помогала своему полюбовнику вытаскивать труп Попова из барского дома и прятать его. Одному с трупом не справиться. Не звать же опять-таки деревенских мужиков на подмогу…

— Что ж, я с вами полностью согласен, — подытожил то ли совещание, то ли дружескую беседу судебный следователь Воловцов. — Эту вашу версию, Павел Ильич, мы с вами и примем за основную. Остается лишь…

— Найти труп Попова, — закончил за Ивана Федоровича Уфимцев. И добавил: — Далеко они его утащить не могли. Закопали где-то здесь, неподалеку. А что у нас расположено недалеко от особняка?

Они встали и подошли к окну. Сумерки еще не легли на землю, и можно было увидеть господский двор с сараем и начинающийся за ним яблонево-вишневый сад.

— Они закопали труп в саду? — скорее подумал вслух, нежели произнес для собеседника Воловцов.

— Возможно, — согласился Уфимцев. — Или спрятали вон в том сарае, — повел Павел Ильич подбородком в сторону довольно ветхого деревянного строения, кажется, закрытого на большой висячий замок. Завтра мы этим и займемся. Не возражаете? — вопросительно посмотрел на судебного следователя уездный исправник.

— Ничуть, — ответил Воловцов.

Глава 12

Дела сердечные,

или Крестьянка из рода Рюриковичей

Третья декада июня 1896 года

В эту ночь Настя спала плохо. Да что там плохо: почитай, и вовсе не спала вплоть до самого утра. Козицкий же пришел под вечер пьяный. Наверное, все время провел в питейном заведении, а иными словами, в кабаке, благо Павловское — село большое, и все, что людям надобно, в нем имеется: церковь, приходская школа, базар, магазин и, конечно же, кабак. Куда ж без кабака русскому человеку? Как тогда прогнать накатившую тоску-печаль? Разве что на луну выть, как волкам-одиночкам, нагоняя уныние и безнадежность. А в уныние при нынешних обстоятельствах впадать никак не пристало. От него соображается плохо и слабость