Всегда подавать холодным - Макс Александрович Гаврилов

не только он, генерал-майор Карл Баур, но и сам наследник. Тяжелое, гнетущее беспокойство, сменившееся после смерти Валевича тревогой, а после убийств Глинича и Штейна – страхом… Баур понимал, что все разговоры о французских шпионах – вздор, нежелание признавать очевидную, но такую неприятную и неудобную правду. Их всех не убивают, их… казнят.

Константину, живущему во дворце и охраняемому гвардией, опасаться нечего, оттого он и не подает виду, что происходящее для него понятно. Он отлично понимает, ЗА ЧТО их отправляют на тот свет, он не понимает КТО.

Баур поднялся из кресла и подошел к окну. Кабинет освещали всего два канделябра на три ветки, и генерал увидел в отражении оконных стекол свое усталое лицо сорокалетнего мужчины. Как же быстро пролетело время! В двадцать один он – майор Екатеринославского гренадерского полка и адъютант самого Григория Потемкина! Геройски проявляет себя на войне с османами. Очаков, Бендеры, Измаил – всюду он в первых рядах во время атаки, всюду успех, победы и слава! Вот в двадцать два он лично доставляет императрице Екатерине известие о взятии Очакова и получает из ее рук чин полковника и Харьковский егерский полк! Время побед, сияния русского оружия и небывалых доселе взлетов! Карьера Карла Баура будто летит вверх огненным всполохом праздничного фейерверка, он женится на Софье Одоевской, самой красивой девушке Харькова, и получает назначение в Гатчинский полк.

Даже смерть Екатерины не выбила его из седла, он баловень судьбы, замечен новым императором, Павлом, представлен ко двору, участвует в Итальянском походе Суворова и вновь геройски сражается! В сражении на реке Адде он получил ранение и был представлен к Георгию четвертой степени! Лихая и бесшабашная молодость пролетала сейчас перед глазами генерала, за окном моросил летний дождь, смывая с мостовой пыль, унося потоки дождевой воды вниз по улице, к набережной.

Софья умерла от оспы семь лет назад, в девятьсот втором. Детей Господь им так и не дал. Баур вспомнил то безграничное горе, в которое погрузила его ее смерть. Вслед за этим горем пришло обычное для русского человека: пьяные гвардейские кутежи, омерзительные поступки и дурная компания. Вспоминать сейчас события того времени сил у Баура не было. Он растворил окно, впустив в кабинет свежей воздух с запахом листвы, и вернулся в кресло.

Отчего же теперь ему, столько раз заглядывавшему в лицо смерти, направлявшему без раздумий своего коня в самую гущу вражеской пехоты, сминавшему в отчаянной атаке ряды турецкой артиллерии, отчего же теперь ему так страшно? Карл Федорович не находил ответа на этот вопрос. Три года назад он вновь женился. Ольга родила ему близнецов – Николая и Александра. Им сейчас по два года. И теперь ему, генерал-адъютанту Карлу Федоровичу Бауру, определенно есть за что любить жизнь!

Дверь открылась, и генерал вздрогнул.

– Могу ли я тебя побеспокоить, Карл? – Ольга мягко улыбнулась.

– Разумеется, моя милая!

Они поцеловались. Баур почувствовал облегчение и тихую радость, разлившуюся внутри, как всегда случалось, когда он видел ее. Ольга села на софу и откинула со лба прядь волос. В свои двадцать пять она была свежа как роза в утренней росе. Генерал не сводил с нее глаз.

– Карл, что происходит?

– О чем ты, милая? – Он сделал недоуменное лицо, но тут же потянулся за трубкой и сделал вид, что разыскивает кисет с табаком в верхнем ящике стола.

– Карл, у нас в саду четвертый день караул из гвардейцев! Твою карету тоже повсюду сопровождают гвардейцы!

– Милая, так ведь я всегда выезжаю с эскортом. – Он набил трубку, привычным движением пальца примял в чубуке[27] табак и высек искру. Плотное сизое облако ароматного дыма поднялось над столом.

– Из двух солдат. А последние дни их шесть. И в саду четверо. – Ольга делала паузы после каждого предложения. – Что случилось, Карл? Тебе что-то угрожает?

– Уверяю тебя, милая, все хорошо. Просто временные меры. – Он улыбнулся.

– Мы никуда не выходим, в воскресенье ты не был в церкви, перестал гулять на набережной и в Летнем саду, не появляешься в театре…

– Довольно!

Она от неожиданности вскинула вверх брови.

– Прости, – Баур смягчил тон, – прости, я очень устал. Последние дни были изрядно тяжелыми. Ты хочешь выйти в свет? Изволь! – Он опять улыбнулся и отложил трубку. – Можешь рассчитывать на меня!

– В воскресенье бал у Ланских, – она поднялась, подошла к нему сзади и обвила его шею руками, – мы приглашены, и я не знала, что ответить на приглашение.

– Завтра же напиши им, что мы будем! И готов поставить на спор все свое состояние, ты будешь самой красивой дамой на этом балу! – Он прижался щекой к ее руке и почувствовал, как она поцеловала его в темя.

Дверь за Ольгой закрылась, Баур вновь затянулся крепкой смесью виргинии и перика[28]. На балу ему, разумеется, нечего опасаться. Слишком много народу. Взгляд упал на противоположную стену, сплошь увешанную трофейным оружием. Ятаган турецкого янычара, плененного Бауром в Валахии, редкий нарезной штуцер зарубленного в лобовой атаке французского егеря под Мантуей, с десяток разных размеров и происхождения сабель, тесаков, эспадронов и шпаг…

Тогда, в горячке боев, в ярости кавалерийского наскока, страха не было… Все было понятно и просто, являлось каким-то животным инстинктом, доставшимся людям от их далеких предков: убей или будь убит. Те люди, что одеты в одинаковую с тобой одежду, – свои. Те, что одеты по-другому и орут на чужом языке, – враги. Свои всегда помогут, враги всегда будут пытаться тебя убить. Весь твой мир – это схлопнувшийся до размеров походного ранца скарб. На карту ты ставишь жизнь, причем делаешь это совершенно сознательно и буднично, в случае выигрыша получаешь отбитый у врага перелесок, славу, одобрение своих товарищей, также ставящих на карту свои жизни. Смерть если и приходила, то как-то до спазма в груди обыденно, без глупых причитаний родственников и ненужных слов, провожающих в последний путь.

Совершенно другое дело – живя в мирном городе, ждать конца. Не зная, за каким углом подстерегает смерть. Видеть ее в каждом косом взгляде лоточника или кучера, оглядываться на проезжающие мимо экипажи и ждать, ждать, ждать… В том, что рано или поздно его попытаются убить, Баур не сомневался. Смерти следовали одна за другой точно по списку, в котором он тоже наверняка значился. И ведь никак нельзя ничего изменить, договориться, урегулировать… Просто не с кем. Рука, несущая смерть, остается под непроницаемым покрывалом. Вспомнился Штейн. Этот одержимый игрой идиот. Валевич рассказывал, что в крепости этот мерзавец плакал ночами напролет и