Всегда подавать холодным - Макс Александрович Гаврилов

крови и забросил их за угол небольшой пристройки, крытой старой черепицей. На Госпитальной взял извозчика и приказал ехать на Вторую линию Васильевского острова. Он не помнил номера дома, но был уверен, что память его не подведет, фасад в стиле французского барокко он помнил отлично.

Итак, ему попросту некуда ехать. Из людей, готовых с ним хотя бы разговаривать, остался только этот. Вдвойне обидней оттого, что до отбытия из России осталось два, самое большее – три дня. Все же этот пристав спутал все карты… Основная работа окончена, и никто не смог бы сделать ее лучше, хотя изначально сомнения в верности плана были. Слишком все казалось сложным. А сложность – верный спутник неудачи.

Он уже почти позабыл свою прошлую жизнь и свое настоящее имя. Блестящая карьера гвардейского офицера! В двадцать четыре он уже поручик лейб-гвардии Семеновского полка. Кутежи, дуэли и безрассудные выходки семеновцев обсуждает вся столица, дамы сходят с ума от их парадных мундиров, полк обласкан самим императором. Он, поручик Сергей Сомов, первый в полку стрелок и фехтовальщик, поэт и всеобщий любимец. Казалось, сама Фортуна каждое утро нежно целует его в темя. Матери он не знал, воспитывал Сергея отец, отставной екатерининский генерал, недостатка в средствах на содержание, точнее, поддержание гвардейских расходов у Сомова никогда не случалось. У отца имелись все самые веские основания гордиться сыном, что он с большим удовольствием и делал при каждом удобном случае. Служба давалась легко и была в радость. На воскресных смотрах в манеже он часто заслуживал похвалу от самого императора, чин поручика получил по личному указанию Павла досрочно, отлично себя показывал и во время дежурств в покоях наследников, на самой страшной для офицеров службе, где легко можно было, вызвав гнев императора неопрятностью в одежде или нарушением дисциплины, отправиться из дворца прямиком в дальний гарнизон. В гвардии даже было негласное правило: заступая в караул во дворце, иметь при себе как можно больше наличных денег на случай внезапной высылки из столицы. Сомов же был одним из любимцев Павла, и перспективы, открывавшиеся перед ним вследствие этого обстоятельства, были самыми радужными. Тем больнее было то, что произошло с ним далее.

Жизнь Сергея изменилась в один день. Он помнил его так же отчетливо, словно и не миновало с тех пор почти десяти лет. В тот мартовский вечер восемьсот первого года он дежурил в полку, был поздний час, он только что проверил караулы у арсенала, когда туда вбежал возбужденный подпоручик Нарусов.

– Открывайте арсенал! Вооружайте гвардейцев! Мы выдвигаемся к Михайловскому!

– Нарусов, вы пьяны? – спокойно спросил Сомов. – Вам отлично известно, что арсеналы вскрываются по письменному указанию командира полка либо он должен отдать это распоряжение лично. Есть ли у вас его письменный приказ?

– Какой приказ, Сомов?! – Он кинулся было к караульным, но Сергей преградил ему дорогу.

– Убирайтесь вон, Нарусов, иначе я вас немедленно арестую!

На шум их голосов из караульного помещения вышли еще трое офицеров.

– Ты ничего не понял, Сомов. Этой ночью вершится история. Но тебя, дурака, в ней не будет!

Сергей молча перевел взгляд на вышедших.

– Бецкой, будьте моим секундантом. – Тот кивнул. – Я требую удовлетворения, подпоручик, – обратился он к Нарусову. – Выбирайте место и время.

Дуэлировали на рассвете на саблях. Сомов оборонялся около минуты, затем первым же атакующим выпадом убил Нарусова наповал. А к полудню того же дня в Петербурге поползли слухи, уже к вечеру получившие подтверждение: ночью в Михайловском дворце убит император Павел. Нарусов оказался родственником графа Палена, возглавлявшего эту дикую кровавую расправу, о которой теперь участники не стесняясь болтали в трактирах. Сомов тогда не понимал, какие скрытые пружины привели в действие ту лавину неприятностей, которая стремительно увлекла его вниз. Дуэль разбиралась офицерским собранием, и наказание за нее случилось жесточайшим. Указом нового императора его разжаловали в солдаты и лишили дворянства, орденов и привилегий. Жизнь в том ее обычном виде, которая так нравилась Сомову, была кончена. Отец был так рассержен, что лишил Сергея всяческого участия, поддержки, наследства и отказался считать его сыном. Это обстоятельство особенно царапало Сомова сейчас, когда отца уже нет и вымолить последнее прощение не у кого.

– Вторая линия, барин!

Сомов вынырнул из глубокого омута тяжелых воспоминаний, вышел из коляски и огляделся. А вон и нужный ему дом. Через минуту он уже дважды дернул шнур и вскоре услышал за огромной дубовой дверью шаги. Наконец дверь открылась. На пороге стоял привратник – седой старик с острым орлиным носом. Голос его оказался на удивление моложавым и бархатистым:

– Que voulez-vous?[20]

– Informez le propriétaire qu‘il veut voir Sergei Somov[21].

Через несколько минут Сомов вошел в кабинет хозяина дома. Тот стоял у окна, скрестив за спиной руки. На звук открывшейся двери он обернулся, и их глаза встретились. «За двенадцать лет он почти не изменился», – подумал Сергей. Все такой же насмешливый взгляд и опасная, лукавая полуулыбка.

– Здравствуйте, Серж! – наконец произнес хозяин дома.

– Здравствуйте, Монтрэ.

– Что вас привело ко мне? В прошлый раз, мне казалось, мы попрощались навсегда. Или это было наваждением?

– Прошлый раз был в прошлой жизни, Жиль. Тогда я был гвардейским офицером, а вы – карточным шулером. Меня принимали в Вене у военного министра, а вас разыскивала австрийская полиция. Теперь же все перевернулось, и вы… – Он бросил взгляд на висящий на спинке кресла мундир. – Вы майор от артиллерии, а я… В общем, мне некуда пойти в Петербурге, так уж сложилось.

Монтрэ закусил ус и задумался. Сомов сел в кресло напротив и принялся изучать пространство кабинета. Полки с книгами занимали всю противоположную стену, обитую зеленоватым шелком. Сомов отметил и дорогую английскую мебель из мореного дуба, и пару античных ваз, стоящих на полу, и тончайшей работы персидский ковер, лежащий под ногами. Весь огромный стол был завален какими-то бумагами, в которые, очевидно, Монтрэ и был погружен до его прихода. Сейчас поверх бумаг была небрежно наброшена батистовая скатерть.

– Вы хотите остаться у меня? – Монтрэ наконец прервал свой задумчивый антракт.

– Мне нужно всего три дня, большего не попрошу. Service pour service[22].

Монтрэ усмехнулся.

– Справедливо.

– Более чем. Я укрывал вас неделю, если помните.

– Но через неделю вы меня выставили и сказали, чтобы я навсегда забыл дорогу обратно, – расхохотался Жиль.

– Так ведь вы обчистили меня до нитки, – невозмутимо проговорил Сомов и после паузы тоже рассмеялся.

– Обыграл! – продолжал веселиться Монтрэ. – «Обыграл» – это не «обчистил»! К тому же я научил вас всем