Всегда подавать холодным - Макс Александрович Гаврилов

– Места жду, Иван Артамонович. Тут ведь Дом морских инвалидов в конце улицы, – он махнул рукой себе за спину, – рядом с Императорским дворцом.

Выхин удивленно поднял брови.

– Какой еще Дом инвалидов?

– Еще покойный Павел Петрович повелел открыть. Для матросов и офицеров флота Его Императорского Величества, что в нужде живут. – Игнатий уважительно поднял вверх толстый палец. – Мест-то там всего пятьдесят, но многие приходят просто трапезничать, на довольствие поставлены, в том числе и я. Живу надеждой, что место полновесное освободится и ночевать дозволено будет.

– И что же, хорошо содержат? Моряков-то?

– Хо-о! – прищурился Игнатий. – По первому классу! Три раза в день, почитай, кормят. Да не вонючим варевом, а добротно. И мяса вдоволь, рыба опять же. Государь, бывает, самолично захаживает по праздникам церковным или в воскресенье, после службы в церкви. Да и сами инвалиды часто его в храме видят, государя-то любят в народе, он и подает часто тем, кто сильней других в баталиях покалечен. Божья душа у него! – Игнатий трижды перекрестился.

– А скажи-ка, братец, не примечал ли ты здесь человека, может, в мундире армейском, может, и в армяке извозчика? Шрам у него вот от сих, – Выхин прочертил пальцем кривую линию от подбородка до виска, – и до сих пор?

– Да что вы, ваше высокоблагородие! – искренне удивился Игнатий. – Тут каких только не ходит! И уши рваные, и без рук, без ног, с костылями, изувеченных не один десяток!

– И что же, государь к себе во дворец тоже с калеками по одной дороге и ездит?

– Да Бог с вами! К дворцу другая дорога ведет, там, с другой стороны парка. – Игнатий указал за спину приставу.

Выходило скверно. С такой приметной рожей, как у Сеньки (или поручика Питковского), Дом морских инвалидов был идеальным местом, чтобы раствориться как талый снег в весенней луже.

– Ох, и хороши же лошади! – Игнатий восхищенно смотрел за спину Выхину. В глазах его застыла такая щемящая, слезливая тоска, что пристав невольно обернулся на звук приближающихся копыт.

Закрытая карета, наспех выкрашенная черной краской, кучер, мальчишка с едва пробившимися над верхней губой усиками, одетый в ливрейный камзол и кюлоты. Наконец Выхин медленно перевел взгляд на впряженных в проезжающий мимо экипаж лошадей и ахнул! Как же он раньше не обратил на это внимание! Роскошные ганноверские рысаки вороной масти! Он сразу же узнал их! Именно они были запряжены в карету, на которой Сенька приехал в Управу сообщить об убийстве Валевича! Карета тогда простояла во дворе целый день, как же ему в голову не пришла мысль, что у простого извозчика на таких лошадей в жизни не получится заработать!

– Пора мне, Игнатий! – Выхин громко свистнул. Возница, скучающий на облучке поодаль, встрепенулся, взял вожжи и подал коляску. – Желаю, чтобы поскорее все у тебя вышло, братец!

– Благодарствую, Иван Артамонович! – Игнатий снял с головы шлем и поклонился.

Пристав опустился на сиденье, подняв над собою кожаный верх.

– Давай за черной каретой, держись не близко, но из виду не теряй!

– Сделаем, барин.

Выхин откинулся вглубь коляски. Итак, никакой это не ямщик. И не Сенька. Во-первых, лошади. Во-вторых, за карточным столом у Вяземского был точно не мужик, а лицо дворянского происхождения. Поручик драгунского полка Питковский… А живет в доме морских инвалидов? Стало быть, либо не драгун, либо… Еще один вопрос: как он туда попал? Ну это выяснить будет не так-то и сложно. Главное – не упустить его сейчас. Большой удачей будет, если в карете он сам. Шторки были закрыты, так что внутри может быть пусто. Но тем не менее ниточка была верная! Если его внутри нет, то можно узнать, куда карета направляется, а там… Там можно будет действовать по обстановке.

Между тем Каменный остров давно остался позади, коляска с пару верст проехала по Большому Каменноостровскому проспекту, свернула налево на Кронверкскую и теперь катилась, миновав Дворянскую улицу, по Самсоновскому мосту. Через несколько минут на углу Сахарного переулка коляска вдруг остановилась. Выхин осторожно выглянул из-за спины возницы, и сердце его радостно забилось. Вот он, голубчик! Из кареты показался человек в гражданском темно-синем сюртуке и черных брюках, шею обвивал белоснежный платок, такими же белоснежными были шелковые тонкие перчатки. Завершала этот образ, так не соответствующий образу ямщика, сложившийся в голове пристава, черная шляпа с узкими круглыми полями и тонкая трость с серебряным набалдашником. Лишь лицо, красивое, надменное и насмешливое, изуродовать которое так и не удалось страшному багровому шраму, указывало Выхину на то, что ошибки быть не могло.

Молодой человек что-то сказал кучеру и скрылся в арке. Выхин ловко соскочил с коляски, приказал вознице ждать и направился вслед за ним. Был четвертый час пополудни, улица была полна людей, и двигаться в толпе, не теряя из виду «Сеньку», было нетрудно. Однако же пристав совсем не понимал, куда он идет. Вокруг стояли доходные дома, заселенные беднотой, они петляли по дворам, и через несколько минут Выхин совсем запутался. Один раз, пройдя очередную арку, Иван Артамонович увидел над крышами колокольню церкви и понял, что они совсем недалеко от Офицерской улицы, на которой расположены сплошь богатые особняки. Это обстоятельство его немного успокоило, но вдруг «Сенька» открыл дверь в парадное какого-то неказистого серого дома с облупленной штукатуркой и исчез внутри. Выхин постоял снаружи около минуты, сердце отчаянно колотилось, затем повернул ручку двери и осторожно вошел.

Внутри пахло сыростью и мышами. Было темно и… тихо. Пристав сделал еще шаг и чуть не вскрикнул от неожиданности! Он нос к носу столкнулся с улыбающимся «Сенькой» и почти тут же почувствовал острую боль в левом боку…

– Добрый вечер, господин ищейка! – проговорил «Сенька».

Выхин опустился на колено. Боль не давала дышать, сюртук пропитался кровью насквозь, но мучила Выхина не боль. Его мучила собственная глупость. Незнакомец добавил медленно:

– Вытащишь нож – истечешь кровью. Хотя шансов выжить и так немного. – Он помолчал, затем пробормотал по-французски: – Guerre et pitié ne s’accordent pas[19].

Дверь хлопнула, и Выхин остался один. Он попытался встать, но тело непослушно завалилось назад, и пристав потерял сознание.

Глава 14

Делай, не делая

К началу оперы Извольский, конечно же, опоздал. Разговор с графом Балашовым получился не из приятных и затянулся почти на час. Андрей уже собирался выходить из Управы, даже коляска была подана, но отъезд в театр пришлось отложить. Сейчас, быстрым шагом пересекая огромный холл Большого Каменного театра, он все еще