Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

Достав платок, начальник милиции сел на стул у комода и вытер вспотевшую лысину.

– Карл Эдуардович, конечно, тоже хорош, надо было ему статьи Зимина такими помоями обливать? Бывал я иногда на литературных вечерах в нашем исполкоме и во Дворце комсомола, где он свои речи толкал, – слушать было невозможно его ядовитую желчь, приправленную умными словечками, – вздохнул Плясовских, укладывая платок в бантовый карман гимнастерки. – Гражданка Майя Грених, не путайте улик, – строго глянув на девочку, которая потянулась к пяльцам, возвысил голос он.

Грених перехватил вороватый взгляд девочки и сделал умоляющее движение бровями. Она тут же выпрямилась, спрятав руки за спину.

– Карлик его долго провоцировал. Зимин, конечно, не отставал, каждый выпуск «Правды» сопровождал критическими рецензиями собственного авторства на рассказы Карла Эдуардовича. Да и секретарь так умеет вывернуть, что вроде все интеллигентно, аккуратно, но тоже обидно… И все же на фабрику вы зачем пошли на ночь глядя?

– Я рукопись ту дочитал.

– И?

– Как последний дурак поверил, что ее отпечатал Карл Эдуардович. Вот и полез на башню, где он якобы прятался, а там Дмитрий Глебович меня и принял. Если б не двухметровая полынь, с вами бы сейчас уже не беседовал… Да чем же здесь так разит? Дышать невозможно!

Нервно скрежетнув зубами, Грених бросился открывать окно. В комнате Аси смердело, как в покойницкой.

– Прежде, чем столкнуть меня, – продолжил он, высунув голову на свежий воздух, – Зимин так и сказал: «Хороший я рассказ написал, жаль, Кошелев не оценит».

Не давал покоя запах. Константин Федорович не отрицал вероятности, что ему всего лишь кажется, сдают нервы, с усталости воображает невесть что, даже запахи. Но не мог же стойкий трупный дух его преследовать столь неотступно. Обнюхал рукава своего перепачканного тренчкота, материал стойко пах грязью и полынью – и только.

– Вы обыск дома проводили?

– Разумеется, после нападения на Агнию Павловну тотчас же весь дом как есть прочесали.

Грених подошел к двери, расположенной в углу, – это была спальня Офелии – и дернул ручку.

– Офелия Захаровна уехала в день похорон отца, – коротко глянув на попытки профессора проникнуть в комнату дочери покойного председателя, пояснил Плясовских.

– Новое руководство еще не приступило к службе? – Грених дернул ручку еще раз, спальня была заперта на ключ. Но запах шел из щелей этой комнаты.

– Вот-вот приступит. Так что ваш побег оторвал меня от кучи первой важности дел. Кстати, тут и на Кошелева ориентировка из Москвы пришла. Кошелев-то бежал из столицы, убоявшись ареста, ищут его там. Дело какое-то кислое, вроде ничего особенного, но зачем тогда здесь прятаться? Потеряли литератора, требуют знаменитость обратно. А мне и сказать толком нечего. Сидел гадал, какой ответ дать: что он умер или дал стрекача.

Константин Федорович нагнулся к замочной скважине, пытаясь разглядеть, что делалось за дверью, и отпрянул, зажав нос.

– Надо срочно выломать дверь, там кто-то умер!

– Что вы говорите? – вскочил Плясовских и поспешил нагнуться к двери. – И вправду смердит страшно… Так, отойдите, я попробую высадить дверь плечом. Вспомню молодость, былые времена…

– Стойте! – подбежала Майка. – Дайте я шпилькой отопру. Я умею. Здесь замок несложный.

Как по команде, прежде нервно гипнотизировавшие замочную скважину профессор и начальник милиции выпрямились и обернулись к девочке.

Не дождавшись разрешения, Майка взяла с комода Аси шпильку, умело согнула ее, ковырнула в замке, тот щелкнул, дверь раскрылась.

– А вы мастер, Майя Константиновна Грених, – похвалил изумленный Аркадий Аркадьевич, взлохматив волосы девочки. – Талант! Но его лучше не применять в дурных намерениях. Ох, ну и запах.

Глава 17, в которой Ася берется за винтовку

Дверь распахнулась, и тотчас все трое зажмурились, зажав носы руками. Неистовый рой мелких мошек взметнулся от стоящей в углу постели, на ней, раскинув почерневшие, в пузырях, похожих на ожоги, руки и ноги в стороны, лежал некто очень тучный, в бежевой кофточке с бантом под подбородком и широкой гофрированной юбке. Выбеленные кудряшки обрамляли распухшее позеленевшее слепое лицо, рот раскрыт. Это была Офелия.

С минуту все трое, замерев, смотрели на нее.

Первым пришел в себя Грених, сделал несколько неуверенных шагов к кровати, по пути окинув комнату тяжелым взглядом. Темнота мешала разглядеть детали.

– Майка, выйди, – вскинул руку он, направившись к занавешенному плотными шторами окну.

Майка в недовольстве свела брови на переносице. Она отодвинулась назад к порогу, но остановилась.

– Майка, сероводород, который исходит от покойницы, может стать причиной какой-нибудь неприятной хвори. Выйди, я сказал! Нельзя этим дышать.

Девочка скользнула за дверь.

Константин Федорович тотчас же распахнул шторы и судорожно принялся открывать окно. В комнату ворвался поток солнечного света и хвойной свежести, часть мошек унесло во двор. Но большей частью они все же остались беспорядочно жужжать над мертвой вдовой, копошиться в уголках ее широко распахнутых глаз, выползать из разбухших ноздрей, из приоткрытого рта.

– Говорите, – в кулак кашлянул Грених, – уехала, да?

Плясовских молчал, беспомощно глядя на запакованный саквояж, который стоял у изножья кровати. Она действительно собиралась куда-то. Всюду следы поспешных сборов. Множество платьев, юбок, шалей, боа разбросано по постели, небрежно повисло на углу зеркала деревянного трельяжа зеленое пальто, в котором вдова была на похоронах мужа. Еще один саквояж – раскрытый, доверху набитый тряпками, стоял на письменном столе – сборы были прерваны.

Профессор склонился к лицу покойной. Оно было до неузнаваемости изменено трупным вздутием, подведенные черным веки и губы с пунцовой помадой опухли и потрескались, щеки тоже несли следы трещин и походили на полопавшиеся резиновые мячи с зеленовато-бурыми разводами. Руки и выглядывающие из-под подола юбки лодыжки опухли, пальцы растопырились, кое-где образовались пузыри, иные полопались. Вся она распласталась на кровати, как звезда.

– Вероятно, ее убили в день похорон отца. Трупным явлениям самое малое – дней шесть, – констатировал Грених.

Плясовских нахмурился и отвернулся, испытав внезапный приступ дурноты.

– Трогать здесь нельзя, – продолжил профессор. – Надо перенести в ледник. Причину смерти не установишь на глаз, процесс разложения наделал множество псевдоссадин и потеков. Чрезвычайно осторожно следует транспортировать, чтобы не сотворить новых, чтобы не сошла кожа.

– Уж постараемся, – вздохнул еще беспомощней Плясовских, избегая смотреть на мертвую вдову.

– А отчего здесь мух так много? – поинтересовалась Майка из-за двери. – Ведь комната заперта была. И осень на дворе. Мухи ж все спят нынче.

Плясовских бросил на девочку нервно-недоуменный взгляд. Ее любопытство и совершеннейшая бесстрастность не переставали его удивлять.

– Сейчас еще не столь холодно, – не отрывая пристального